Не ангел

Винченци Пенни

— А… на встречу с книготорговцами. В Гилфорд. А после этого вечером заеду к друзьям. Вернусь утром.

— Ты плохо выглядишь, — тихо сказала ММ, притворив за собой дверь. — Нужно ли так суетиться? Так ли уж важна эта встреча?

— ММ, относиться к чему-то проще не в моем характере, — произнесла Селия, пытаясь выдавить улыбку, но вдруг расплакалась. ММ присела на один из диванов и протянула руки навстречу Селии. Такое поведение всегда предельно сдержанной ММ настолько удивило Селию, что она послушно села рядом.

— Извини, — сказала она, — извини меня, ММ.

— Ничего, — ответила ММ и обняла Селию

за плечи.

— Что-то случилось, да? Что-то помимо беременности?

— Да, — ответила Селия, сморкаясь, — но… в общем, я не могу тебе рассказать. Прости меня.

— Почему? Надеюсь, ты не думаешь, что я буду чем-то шокирована или стану осуждать тебя.

Селия пристально посмотрела на нее. Она понимала, что в обычной ситуации ММ действительно не осудила бы ее: и Селия спокойно могла бы все рассказать ей, поплакать, подвергнуться воздействию ее прагматической мудрости. Но дело касалось ее любимейшего и уважаемого брата, которого Селия предала. И такой разговор был невозможен.

— Конечно не станешь, — быстро произнесла она, распрямившись и прочищая нос. — Да и не за что. И на самом деле ничего… очень серьезного тут нет. Честное слово. А теперь мне нужно идти. Машина уже ждет внизу.

— Ты сама поведешь?

— Да, естественно. ММ, я не больна. Надеюсь, — осторожно прибавила Селия, потому что и сама не была в этом уверена.

ММ знала, что она беременна, будет знать, что она уехала. Может что-то заподозрить. Нужно замести следы. Господи, роман с Себастьяном сделал ее виртуозной вруньей.

— Что значит «надеюсь»?

— Не знаю, но я чувствую себя как-то странно. Сегодня утром мне было очень скверно, может быть, из-за беременности. В общем, я должна ехать. — Она знала, что, выйдя из офиса и сев в машину, сразу почувствует себя лучше. Все окончательно решено. Назад дороги нет. И другого выхода тоже нет. Никакого. — До свидания, ММ, дорогая моя, скоро увидимся. Надеюсь, что через какое-то время приеду немного погостить у мамы. Может быть, когда отправлю детей в Корнуолл.

— Чудесно.

Ну давай же, Селия, шагай к двери. Тебе всего-то и нужно, что спуститься по лестнице и сесть в машину, и тогда…

— Леди Селия.

— Да, миссис Гоулд?

— Только что получены гранки. Мистер Литтон просит просмотреть их.

— Не могу. Не теперь. — Селия ощутила вдруг странный прилив гнева оттого, что кто-то препятствует ей.

— Это корректура книги леди Аннабеллы. Мистер Литтон настаивал на том, чтобы вы их увидели.

— Ох… — Селия замешкалась.

Это действительно крайне важно. Есть несколько деталей, которые она обязательно должна проверить: названия глав, состав именного указателя, — все, что требовало исключительно ее внимания. И займет это всего полчаса. Всю треклятую книгу целиком она проверять не станет. Но и с абортом тянуть нельзя. Иначе на следующей неделе появятся большие сложности. Черт, что же делать? Ладно, но только тридцать минут. Селия лихорадочно раскрыла гранки и в спешке схватила карандаш.

— Мы можем как-то ускорить наши действия? — спросил Джаспер Лотиан.

Говард Шо взглянул на него: ему показалось, что Лотиан сильно возбужден. Его всегда и так путаные волосы, похоже, уже неделю не видели расчески, и он был очень бледен. Даже руки профессора как-то ссохлись,

побледнели и сделались похожими на птичьи лапы. Да, этот человек все же не из приятных. Но клиент есть клиент.

— Мы предоставили нашим оппонентам целых десять дней, если вы помните. Для ответа на мое последнее письмо.

— В котором говорилось…

— …что я подаю иск о запрете публикации, если не получаю письменного заверения в том, что книга подверглась существенной переработке или же снята с печати.

— Ага, понимаю. Но, по-моему, все слишком затянулось. Зачем эти десять дней срока?

— Видите ли, обычно полагается предоставлять такого рода уступки.

— Но ответа ведь нет? — взглянул на него Лотиан. — Ни слова?

— Нет.

— Тогда никаких уступок, мистер Шо. Я хочу остановить издание.

— Но видите ли, — сказал Говард Шо, — даже если мы пригласим представителей обеих сторон, это все же займет не один день. Судья захочет ознакомиться с материалами дела, потребует убедительных оснований для подобного решения.

— А если ни одной стороны не будет? Это не ускорит процесс?

— Ну… — Шо помедлил, — ну, можно потребовать предварительного решения о запрете публикации.

— Это что такое?

— Слушания, на которых будем присутствовать только мы. Но для такого рода дел подобное не практикуется, только в крайних случаях, если у другой стороны не нашлось времени подготовиться или явиться в суд.

— Вот хорошо бы, — насупился Лотиан. — А как это организовать?

— Это можно было бы… организовать, обратившись в суд с просьбой о немедленном разбирательстве.

— А суд может пойти на такое? Я что-то с трудом представляю.

— Если им заранее ничего не известно.

— А это законно?

— Письмо могло задержаться в пути. Мы заявим, что дело не терпит отлагательства, а другая сторона так и не вступила с нами в контакт. В каком-то смысле так оно и есть.

— Давайте так и сделаем, — подумав, сказал Лотиан.

— Хорошо, — ответил Говард Шо. — Я сейчас же займусь этим.

Селия сидела, стараясь сосредоточиться на корректуре, когда почувствовала новый приступ боли. Не придав ему значения, она нахмурилась и поерзала на стуле. Боль повторилась, немного усилившись. Селия откинулась, пытаясь понять ее, и вдруг поняла. Эта боль была ей знакома. Предвестник выкидыша. Выкидыш! То, о чем она молила Бога, мечтала как о подарке судьбы, как о спасении, которое избавило бы ее от такого зверства, от детоубийства. Все, что от нее требовалось, — это игнорировать боль. Тогда не понадобится ничего делать: ни ехать в клинику, ни подчиняться доктору Блейку, ни терзать себя весь остаток жизни. Все, что нужно делать, — это оставаться на месте, продолжать работу, потом пройтись по зданию перед отъездом домой, а приехав, не ложиться в кровать, а чем-то заняться, возможно, даже разобрать свой письменный стол, что давным-давно пора было сделать. Потом, пожалуй, стоит немного прогуляться — и вот тогда уже лечь в кровать и вы звать доктора. И она потеряет ребенка, и никто — ни Оливер, ни Себастьян — не будут ничего знать, и она сможет спокойно принять решение по поводу своего брака и своего будущего, не связанная этим ребенком, который путает все карты и может все разрушить, а уж счастья точно никому не принесет.