Не бойся Адама
Шрифт:
– Каким же?
– Об этом он ничего толком не говорил.
Жюльетта помолчала, вспоминая эпизоды из той, прежней жизни, всплывающие у нее в памяти.
– Знаете, мы всегда избегали определенности. Так, общие слова, возмущение порядком вещей, призывы к насилию, гневные лозунги против тех, кто убивает планету, и их приспешников… От этого мне становилось легче.
– Он говорил, почему покинул Соединенные Штаты?
– Его стажировка завершилась, вот и все. Родители хотели, чтобы он окончил университет.
– Вас не удивило,
– Я поняла это позже. Тогда все выглядело совсем по-другому. Он говорил, что активисты радикального крыла выделились в отдельную группу и советовали ему вернуться. Они сохранили контакт, а Джонатан думал, что принесет больше пользы, став их связным в Европе. Он намекал, что вскоре может представиться случай оказать им большую услугу. Я сказала, что, если дойдет до дела, я очень хотела бы в этом участвовать.
– Когда точно он говорил об этом?
– Два года назад.
– Эти два года вы были вместе?
– Нет, я сдала экзамены и устроилась в Шоме преподавателем колледжа Монбельяр. Джонатан оставался в Лионе. Мы стали видеться реже.
– Он был вам верен?
Услышав этот вопрос, американка в бешенстве обернулась к мужчине.
– Мне было все равно. Я больше его не любила.
– Почему? – настаивал южноафриканец.
– Я стала ловить его на лжи, и это мне не нравилось.
– По какому поводу?
– Его жизнь, родители.
– Вы с ними знакомы?
– Об этом не шло и речи. Поначалу мне показалось, что он, как и я, свободен и когда-то взбунтовался против своей семьи. Потом я поняла, что все совсем не так. Его комнату оплачивали родители, и он постоянно брал у них деньги.
– Вы требовали у него объяснений?
– Нет. Я просто начала от него отдаляться, потом нашла место в Юра, и мы расстались без ссор.
– Вы знаете, чем занимаются его родители?
– Об этом я узнала позднее.
– Когда?
– Когда он попросил меня помочь ему во Вроцлаве.
– А отчего именно тогда вас заинтересовали его родители?
– Я и не интересовалась. Все выяснилось случайно, когда я захотела с ним связаться. Он оставил мне номер мобильного, который никогда не отвечал. Я решила поехать к нему домой, и оказалось, что он дал мне адрес своих родителей. Я увидела табличку с их именем, точнее, с именем его тестя. Я пошарила в интернете и поняла, кто он такой.
– И кто же?
– Большая шишка в производстве оружия. Один из главных отравителей окружающей среды, да еще и торговец смертью вдобавок. Из тех типов, которые возглавляют черные списки любого экологического движения.
– Но это не помешало вам выполнить задание Джонатана?
– Нет, – сказала Жюльетта задумчиво. – Странно, не так ли? Жюльетта часто думала об их первой встрече после неудачной акции у ядерной станции. Джонатан оказался в кафе вовсе не оттого, что потерял товарищей, – теперь она была в этом уверена. Он нарочно отстал от всех, чтобы не попасться под руку полиции. Он оказался просто трусом, неспособным пойти хоть на какой-то риск.
И все же именно в этот момент Жюльетте захотелось сказать о Джонатане что-нибудь хорошее. Она не понимала, зачем это ей надо, но чувствовала, что в этом деле их судьбы неотвратимо переплелись. Подтвердить преданность Джонатана значило в каком-то смысле заявить и о своей собственной.
– Конечно, – сказала она, – он никогда не мог решиться на бунт. И все же он был по-своему искренним. Уверена, что он не смог бы предать ту группу из Штатов.
Мужчина и женщина с удовольствием отметили эту фразу и объявили, что на сегодня разговор окончен.
Все эти допросы давно надоели Жюльетте, но они по крайней мере соответствовали ее состоянию, заставляя быстро соображать, предупреждать удары и всегда быть настороже, пытаясь втиснуть бешеную череду своих мыслей в прокрустово ложе вопросов ее тюремщиков и их реакции на ее ответы.
Днем бывало гораздо хуже. Мысли и память больше ничто не сдерживало, и поток воспоминаний, образов и мимолетных желаний хлестал через край. Она проводила время, слоняясь по своей комнате и дворику, ища, чем бы занять руки. Ей удалось распустить на нитки кусок полотна, валявшийся во дворе. Возбуждение не давало ей заснуть, но это ее не мучило. Она чувствовала себя быком перед корридой, прекрасно отдающим себе отчет в том, что ему предстоит. В темноте хлева ей уже чудились отливающие золотом цвета арены и крики публики, пришедшей поглазеть на то, как прольется ее кровь. Нетерпение Жюльетты росло по мере того, как допросы, она это знала, приближались к концу. На следующую ночь это предчувствие оправдалось.
– Как в точности описывал Джонатан акцию во Вроцлаве?
– Он сказал, что та самая группа из Штатов связалась с ним, потому что планировала акцию в Европе.
– Какую акцию?
– Похоже, этой ночью американка собиралась вести допрос сама.
– Он сказал, что планируется освободить лабораторных животных.
– Вы думали, что группа, с которой был связан Джонатан в Америке, заинтересована в освобождении животных?
– Я знала, что они выступают за прямые действия в защиту природы.
– Как он объяснил выбор цели?
– Никак, По правде говоря, я ни о чем и не спрашивала. Мне было просто приятно снова играть активную роль.
– Вам ничего не показалось странным в его описании всей операции?
– Нет. Он объяснил все, чего я не понимала.
– Например?
– Еще один след на полу, чтобы решили, что там орудовали двое. Так легче запутать людей на границе и сбить с толку следователей.
– А разгром в лаборатории?
– Джонатан говорил, что дело не только в том, чтобы освободить животных. В их состоянии несчастные твари все равно не могли уйти далеко. Надо наказать тех, кто способен на такую жестокость. Мне это очень понравилось.