Не бойся Адама
Шрифт:
Фрич продемонстрировал Керри теплицу, где с гордостью похвалился своими фуксиями и лимонными деревцами. Потом пришла очередь кроликов, индюшек и ручных гусей, которых он, по-видимому, обожал. С большим трудом Керри удалось вернуть разговор в прежнее русло.
– Вы так и не рассказали мне об идеях, родившихся у вас в шестьдесят седьмом. Ну, тех, которые грозили превратить вас в маргинала.
Они стояли на птичьем дворе. Фрич вытянул руки вперед и дал двум гусям пощипать свои пальцы. Лицо его озарило вдохновение, а глаза посветлели.
– Да, это случилось именно здесь. Я приехал сюда повидать родителей. Тогда-то мне и пришла в голову эта мысль. Тема захватила меня целиком, понимаете?
– Какая тема? Демография?
– Да, размышления о гибели, которую мы, люди, несем породившей нас природе. Я вспомнил о собственной матери и вспоминаю ее всегда, когда думаю о природе. Как же иначе, они нас вынашивают, нас кормят. Мать-природа!
Гуси крутились вокруг Керри в надежде, что им удастся поиграть и с ее пальцами, но она с трудом выносила всякую живность и едва сдерживалась, чтобы не дать им пинка в жирные гузки. К счастью, Фрич, поглощенный своими мыслями, этого не замечал.
– Мне явился образ двух неблагодарных сыновей, доводящих своими капризами бедную мать до разорения. Ведь мы так же поступаем с природой, не правда ли? Но вот, представьте, что один из сыновей использовал достояние матери, чтобы зажить своей жизнью, стать богатым и независимым. Другой же так и остался капризным и жалким паразитом. Так кто же из них приносит меньше горя своей матери? Богатый. По крайней мере, когда-нибудь он уйдет и в свою очередь сможет помочь ей, а нищий всегда останется на ее иждивении.
Керри не знала, что ее больше раздражает: гусиный помет под ногами или все эти сентенции.
– Простите, профессор, но я что-то озябла. Может быть, нам вернуться? Вы сможете тогда разъяснить мне смысл вашей метафоры. Бедный сын, богатый сын, не совсем понимаю…
– Как! Вы не понимаете? – воскликнул профессор, с сожалением прикрывая калитку, ведущую в птичник. – Богатый сын – это развитый мир, промышленная цивилизация. Бедный сын – это страны третьего мира.
Они подошли к небольшой застекленной двери с тыльной стороны дома и почистили обувь на коврике в форме ежика. Потом они пересекли весь дом и снова устроились на своих местах в кабинете.
– В тот день я поступил точно так же: бросился к столу и записал свои мысли. Я назвал свою идею апорией развития.
– Апорией?
– Это философский термин, обозначающий проблему, которая не имеет решения, непреодолимое противоречие. Вот что такое апория развития: промышленная цивилизация, спору нет, губит природу, но, с другой стороны, она предлагает решение проблем, которые сама же и порождает. Все развитые страны, к примеру, имеют нулевой или отрицательный показатель прироста населения. Напротив, в отсталых странах, у, так сказать, бедного брата, численность населения постоянно растет. И разбухание этого муравейника, не сопровождаемого никаким развитием технологий, имеет драматические последствия: масштабная вырубка лесов, расширение территории пустынь и бесконтрольный рост мегаполисов. Так вот, когда размножение человечества вышло на этот уровень, не стало больше никакого решения проблемы. Стимулирование промышленного развития этих стран обернулось бы катастрофой. Посмотрите, что происходит в Китае с тех пор, как он встал на этот путь. Только представьте себе, что будет, если все китайцы, все индусы и все африканцы станут потреблять столько же, да что там, всего лишь половину того, что потребляет американец!
– И какие же выводы вы делаете?
– Именно это вызвало бурю эмоций и ожесточенные споры на моем семинаре. Если довести эту логику до конца, экология должна озаботиться бедным сыном, а не богатым.
В голове Керри начали складываться фрагменты головоломки. Это была самая суть логики «новых хищников» – неотесанная мысль Хэрроу, приправленная изощренным философствованием Фрича.
– Что вы имеете в виду, говоря «озаботиться»?
– Просто-напросто то, что экология не должна тратить силы на борьбу против индустриального общества, даже если его есть в чем упрекнуть. Да, оно достойно порицания, но ведь это всего лишь малая часть населения Земли и ее территории. Эта цивилизация постоянно увеличивает коэффициент полезного действия промышленности, борется с загрязнением среды, разрабатывает новые технологии замкнутых циклов производства. Большая его часть действует ныне в виртуальном пространстве, что практически никак не влияет на состояние среды обитания. При условии, что она не распространится на другие культуры, наша модель развития может быть признана наименьшим злом. Напротив, смертельная опасность исходит от бедных стран. Какие бы технологии они ни использовали – обычные или самые примитивные, – на них лежит основная вина за выброс токсичных газов. Перенаселенные страны с ранними формами цивилизации уничтожают последние нетронутые территории на Земле. Они истребляют диких животных, иссушают реки, торгуют охраняемыми видами фауны, вырубают ценнейшие леса, загрязняют сотни тысяч километров побережий. Их устаревшие дизели каждый год выбрасывают в воздух столько угольной пыли, сколько весят они сами.
В двери показался гренадерский силуэт Хильды, обменявшейся с профессором каким-то знаком.
– Вы останетесь на обед? Сегодня среда, будут канедерли с сыром. Типичное южнотирольское блюдо.
– Мне не хотелось бы вас беспокоить, – ответила Керри.
Ничто не могло так обеспокоить профессора, как перспектива пропустить время обеда. Он утвердительно кивнул Хильде.
– Ну да, – сказал он, снисходительно улыбаясь. – Вот чем я дышал тогда вместе с моей студенческой братией. Мы пришли к заключению, что важнее всего помешать расползанию по миру индустриальной цивилизации. Все парадигмы развития были поставлены под сомнение. Стремление направить страны третьего мира по пути промышленно развитых стран можно оправдать с человеческой точки зрения, но с позиции защиты окружающей среды это стало бы самоубийством.
Серая кошка, которую Керри раньше не замечала, стала тереться о ноги профессора. В доме царила такая тишина, что был отчетливо слышен звук поглаживания шелковистой шерстки о жесткую ткань брюк.
– Главное – утверждали мы в то время, – взять под контроль рост населения бедных стран.
– Взять под контроль… Но как?
– О, об этом мы яростно спорили, можете мне поверить. Некоторые из ребят были очень подкованы в этом вопросе и предлагали весьма радикальные меры. Они полагали, что надо любой ценой сохранить традиционную социальную структуру стран третьего мира со всеми ее обычаями, племенными вождями, малопроизводительной экономикой и так далее. Им казалось преступным осуществление медицинских программ, которые снижают смертность при постоянном уровне рождаемости и тем самым запускают механизмы демографического роста. По их мнению, не стоило ввязываться в бесчисленные локальные конфликты, противостоять пандемиям и кризисам мальтузианского толка, которые возникают из-за несоответствия численности населения продовольственным ресурсам. Короче, там, где рационализм еще не сокрушил традицию, люди должны быть чуть менее людьми и чуть более биологическим видом с собственными формами поддержания равновесия, своими рисками и хищниками. В шестидесятых годах такой подход еще можно было реализовать. Третий мир тогда не утратил связи со своими корнями, и эту связь следовало закрепить.
– Все это довольно… дерзко. В эпоху провозглашения независимости множества стран выступить против современного развития…
– Да, именно поэтому я и старался немного охладить их пыл. По окончании занятий я заявил, что все это очень захватывающе, но отвлеченно и несколько преждевременно. Следует продолжать думать. Международное общественное мнение еще не дозрело до понимания таких идей. Я признанный мыслитель, и мне прощают некоторую крайность суждений, но при условии, что они не подрывают определенных устоев.
– Что они отвечали на это?
– Мне кажется, что они сами все понимали. В любом случае ребята относились ко мне с уважением. Они бы не осмелились оспорить мой выбор.
– Вы когда-нибудь позже встречали студентов выпуска шестьдесят седьмого года?
– К сожалению, нет. Некоторые мне писали. Они очень много пережили за этот год. Тот факт, что результаты наших работ никогда не публиковались, создавал у них впечатление, что они окружены некой тайной.
Кукушка хриплым голосом выходящей в тираж певицы возвестила полдень. Профессор, по-видимому, уже справился со своими собственными часами. Он встал со своего места еще до первого «ку-ку». Керри и Фрич прошли в гостиную. Один угол ее был превращен в столовую с деревянными скамьями, шедшими вдоль стен. На белоснежной скатерти красовалась целая симфония фарфоровых тарелок и маленьких серебряных вещиц, которые Фрич стал с видимым удовольствием перебирать.