Не девичья память
Шрифт:
– Пожалуй, я возьмусь за это дело.
– Ну, вот и ладушки, – обрадовался Шура.
– А этот Н-ск далеко от нас? – печально спросил Морис.
– Нет, недалеко, – ответил Шура, – на машине часа два, на электричке еще быстрее.
– И никому не известно, насколько расследование затянется, – проговорил Морис.
– Это никогда не известно, – согласился Шура, – но ты, викинг, не вешай нос. Соскучишься, съездишь в гости к своей ненаглядной работодательнице.
Морис молнией метнул в Шуру свой ставший стальным взгляд.
– Убил! – Шура притворно схватился руками за левую сторону груди и стал сползать
– Шура, – произнесла укоризненно Мирослава.
– Мне теперь может помочь только кусочек торта «Наполеон», – жалобно проговорил Наполеонов.
– Нет его.
– Как это нет?! – возмутился Шура, подпрыгнув на стуле и изображая Карлсона, лишенного последней банки варенья, чем вызвал недовольство Дона, начавшего постукивать своим роскошным хвостом.
Мирослава ласково погладила кота:
– Ну, не сердись, ты же знаешь, наш Шура любит дурачиться.
Наполеонов вздохнул:
– Никакого сочувствия к трудящимся. Между прочим, у меня рабочий день ненормированный…
– Трудящийся, звони своему приятелю, пусть подъедет, нужно все обговорить.
Наполеонов вытащил из кармана телефон и набрал номер Трофимова. Назначил ему встречу с Мирославой на десять утра и объяснил, как добраться до ее дома.
Мирослава распахнула окно, прохладный воздух полился на кухню.
– Даже не верится, что уже октябрь, – произнесла она, – ночи еще не холодные, а какие огромные в небе звезды, точно яблоки.
От яблок и звезд на Мирославу повеяло Украиной, и она загрустила, вспомнив о брате Викторе.
Когда-то в детстве они часто ездили летом к его украинской бабушке под Полтаву… И там были такие яблоки и такие звезды!
– Ты чего? – встревожился Шура.
– Ничего, просто задумалась…
– А мы в лес собирались… – проговорил Морис.
– За грибами? – оживился Шура.
– Почему сразу за грибами? Просто погулять. Красиво ведь…
– Да, ты прав, красиво. Мы, горожане, теперь почти и не бываем на природе. Хорошо, что вы, ребята, в коттедже живете, сад у вас, озеро. Я хотя бы здесь свежим воздухом дышу. А то все один смог да выхлопные газы.
– Шура, спой, пожалуйста, – попросила Мирослава.
– Про грибы?
– Про что хочешь. – Она вышла из кухни и через несколько минут вернулась с гитарой.
Шура взял в руки инструмент, пробежал пальцами по струнам и объявил:
– Песня про грибы. В некотором роде…
Через минуту Шура запел приятным баритоном:
– Ах, если бы, да кабы,Все ходили по грибы…Я вот тоже в лес ходил,И в лесу том наследил,Я в лесу том заблудился,В жену лешего влюбился,Ночь провел наедине.И так стало тошно мне!А на днях в окошко глянул,Думал, показалось спьяну! –Светит над окном луна!Под окном стоит Она!В волосах ее листва,А в руках младенцы. Два!И сказала мне: «Твои».И на память о любви,Без упреков, без затейМне оставила детей.Жить мне стало интересней,И теперь пою я песни.Только в лес я ни ногой!Вреден запах мне грибной!Когда Шура перестал петь, Мирослава поднялась, обняла его за плечи и чмокнула в макушку:
– Нет числа твоим талантам, мой дорогой Шурочка.
– Спасибо, сестренка. – Шура погладил ее руку.
– Оставайся ночевать, уже поздно.
– Ага, только маме позвоню.
– Не забудь Софье Марковне передать привет.
– Не забуду…
Шура вышел из кухни, Морис стал убирать со стола, и Мирослава принялась ему помогать.
Она не могла не заметить, что Миндаугас огорчен ее предстоящим отъездом.
– Морис, – она дотронулась до его плеча, – ты чего приуныл?
Он не ответил.
– У нас работа такая, сам знаешь. К тому же не на год я уезжаю, будем перезваниваться.
Морис кивнул:
– Конечно. Я все понимаю.
– Ну, вот и хорошо. Я рада, что ты теперь со мной работаешь, мне есть на кого оставить агентство, а самое главное – Дона. Раньше приходилось отвозить его к тете Вике… А он не любит жить вне дома. И потом у тети есть Луи. А Дон с Луи не очень ладят…
Морис не мог не согласиться, что рыжий кот тети Виктории Луи выглядит роскошно, но очень ревниво относится к своей хозяйке.
Нет, он не ревновал ее к людям, но стоило только Виктории приласкать какое-либо другое животное, как ее кот презрительно фыркал и всем своим видом демонстрировал, какое неслыханное оскорбление нанесено его гордости. Он забирался на шкаф и, свесив длинный пушистый хвост, мог лежать там целые сутки, не реагируя ни на какие уговоры.
Так что, Дону, естественно, было лучше в собственном доме.
Солнце уже начало заходить, и его огненный шар медленно скользил вниз по горизонту, рассыпая на своем пути затейливые линии и легкие искры. Было слышно, как за окном шуршит ветер, медовый аромат алиссума немного ослабел, но тем не менее был все еще ощутим.
Мирослава была неравнодушна к этим цветам, и поэтому большой участок газона перед домом был покрыт бело-розовой пеной этих цветов.
– Как я понимаю, Шура уже лег спать, – вздохнула Мирослава, немного прикрыла окно. – Пойдем и мы. Уже поздно.
Морис кивнул.
Ночевкам Шуры в доме Мирославы Морис уже давно не удивлялся. У Шуры была в коттедже своя комната. Она так и называлась – Шурина. Друг детства был холост. Жил вдвоем со своей мамой, которая преподавала музыку на дому, и охотно оставался ночевать в доме Мирославы.
Трофимов не опоздал ни на минуту. Ровно в десять ноль-ноль он нажал на кнопку звонка у ворот. Ему ответил приятный мужской голос с почти неуловимым прибалтийским акцентом. Ворота распахнулись, и машина плавно въехала во двор.
Когда Богдан выбрался из автомобиля, с крыльца уже спускался высокий широкоплечий блондин в джинсах и белой рубашке. Следом за ним с грацией восточного принца по лестнице спускался черный кот.
– Морис, – представился блондин и, окинув посетителя мгновенным, как вспышка фотоаппарата, взглядом, протянул ему руку.