Не гореть!
Шрифт:
— И что в мешке? — хохотнула Оля, наклонившись через стол. И снова потянувшись к бутылке.
— Питон.
— Питон?!
— Ага, альбинос.
— О, Господи! — рассмеялась Оля. — Настоящий питон?
— Настоящее некуда, — рассмеялся вслед за ней Денис.
Еще порция бренди скользнула по языку и, согревая, провалилась в желудок.
— Что он там делал?
— Жил. Домашний питомец хозяина.
— Кнопик лучше питона!
— Потому что ты змей боишься больше собак? — спросил Дэн, удивленно вскинув брови.
— Не-а. Потому что Кнопик хозяйку закрыл, а питон обед сжег вряд ли. Тут дебил-человек постарался.
— Логика! — расхохотался Денис.
Оля уставилась на его подрагивающую от смеха спину и выдохнула, снова потянувшись к бутылке. Легкость в голове, которую давал ей бренди, была весьма кстати и одновременно пугала. «Частишь», — сама себе сказала Оля, но все же налила еще рюмку, боясь растерять волну, которую только сейчас поймала.
— Как ты оказался возле меня? — вдруг спросила она. — На пожаре. Я сначала даже не поняла, что ты, думала Юрка или еще кто…
— Так совпало, — Басаргин закрыл кран и медленно обернулся к Оле. — РТП вызвал, создавал новые звенья… А ты обещала не соваться.
Она сглотнула и виновато опустила голову.
— Я и не совалась, я у машины стояла. Потом Юра ее отогнал, а я осталась на месте. И… он падал… ты же сам сказал, что в стороне невозможно.
Дэн сделал шаг к ней и присел рядом, заглянув ей в лицо.
— Надо было услышать, что тебе говорят, и остаться на базе.
— Ты не убережешь меня от всего.
— Ну если специально искать себе приключений…
— Ничего со мной не случится, — улыбнулась она, разглядывая его глаза. Так близко, слишком близко, проникающие взглядом туда, куда она никогда раньше не пускала. — Все тумаки и плюшки не мне. Неудачный проект, разочарование мамы с папой.
— А не похоже, что тебе это важно.
— Я успешно это скрываю. Но, в конце концов, каждый человек хочет, чтобы выбрали именно его. Когда есть в собственной семье пьедестал, на котором никогда не будешь стоять, это… не может не накалять. Тебе не знакомо?
— Нет, у нас никто и никогда не стоял на пьедестале, — Денис резко поднялся во весь свой рост и со смехом сказал: — Ешь давай! Иначе я сейчас начну тебя жалеть, потом приставать, а после всего — отвезу к своим родителям, где точно нет никаких пьедесталов.
Оля задрала голову, не в силах оторваться от его лица, даже когда он намеренно отдалился. Расстояние между ними увеличилось и неприятно царапало под ребрами. Она медленно переваривала сказанное и понимала, что у нее только эти секунды, чтобы разобрать, упорядочить то, в чем запуталась. Что он там говорил про жалость? Не хочет она жалости. Не нужна ей чертова жалость. Он нужен. Всегда он один.
Напряжение в ней, вопреки легкости в голове, которую она испытывала от алкоголя, достигло максимальной точки. Требовало выхода. Искало его. Находило.
Находило в тот момент, когда она сама поднялась со своего стула и выровнялась перед Денисом. Взгляд ее выцепил его губы. Она знала, как он целуется. И хотела этого снова. До такой степени, что почти не понимала, как все еще может быть далеко от него, когда он сам зовет… сам говорит ей слова, которых никто не говорил. По-настоящему, по-взрослому. Она и не знала, что он так может и будет с ней.
— Пристань ко мне, пожалуйста, — попросила она вдруг, сама того от себя не ожидая. Впрочем, вранье. К этому она стремилась всем существом.
Его взгляд потемнел и заметался по ее лицу, искал. Денис сдерживал себя, не зная, правда ли видит то, что ищет, или выдает желаемое за действительное.
— Оль, ты играешь с огнем, — хрипло выдохнул он.
— Я не играю, — она улыбнулась и несмело коснулась ладонью его щеки — колючая, господи… — Я обжечься боюсь.
— Что творится в твоей голове… — прошептал он и в следующее мгновение крепко держал Олю в своих руках, целуя ее губы со вкусом бренди. Ее ладони крепко, почти судорожно обхватили его плечи, и она сама всем телом прильнула к нему, ощущая каждым членом, всей кожей тепло и силу, исходившие от него. Наверное, когда все на свете потеряет значение, она все еще будет искать это тепло и эту силу. Но сейчас — уже нашла, в один миг приняв решение. Теперь поцелуй разрывать было незачем, она знала, что граница уже перейдена. Только ни черта не помнила, к чему были эти границы, не позволяя себе сомневаться в эти бесконечные и стремительные одновременно секунды, когда открывала рот, впуская в себя его язык, и часто дышала от волнения.
Он сжимал ее крепче, словно боялся, что она все еще может передумать, но отпускать ее Денис не хотел. Не мог. Чувствовать ее поцелуй, слышать сбившееся дыхание, ощущать запах, исходивший от ее волос, касавшихся его лица. И всё, случившееся до нее, становилось неважным, когда его большая горячая ладонь легла на Олин затылок. Так, будто было дорогой к ней. Чтобы сегодня они оказались посреди ее кухни, целуя друг друга до звона в ушах.
Олины пальцы на его футболке сжались, захватывая ткань в кулачок, и, не понимая, как такое может происходить с ними, с ней, не испытывавшей никогда ничего подобного, она услышала негромкий всхлип, вырвавшийся из собственной груди. Ни черта он не отрезвлял. И ее ладони заскользили ниже, к его рукавам, чтобы нырнуть под них и чувствовать кожу и мышцы рук. Ее захватило и понесло. И это был не алкоголь. Если Оля и была пьяна, то только от его присутствия. Остальное — побочка.
Денис все-таки оторвался от нее. Легко подхватил на руки и в несколько шагов был в комнате, опускал ее на кровать, сдергивал футболки — с нее, с себя — и впервые, жадно, быстро касался ее кожи, обжигая щетиной грудь, ребра, живот и следом распаляя сильнее губами и языком.
Несколько мгновений она лежала, не шевелясь и глядя на него, на то, как он двигался, создавая поцелуями портрет ее тела. Ладони были закинуты над головой и зависли в воздухе, пока она дышала открытым ртом, как рыба на суше. Взгляд выхватывал рисунок на его груди и плече, частично уходивший на руку. Присмотреться. Разглядеть. Черные линии, грубые и тонкие, штриховкой и пятнами, вырисовывали под ключицей глаз, натуралистичный, с потеками краски под нижним веком, с ресницами, расползающимися вверх, венами, реками — в ветви дерева. На плече это дерево, облепленное вороньем. Алые пятна, имитирующие кровь — из него, из дерева. Циферблат часов, уходящий вниз по плечу — придающий единства всей этой сложной фигуре. Она никогда не видела раньше. Дэн то в форме, то рукава закрывали. Она никогда не видела. Его не видела. Видеть — не позволяла себе. А сейчас не могла насмотреться.
— У нас татуировки с одной стороны, — зачем-то сказала Оля непонятно кому — себе или Денису.
— Это хорошо или плохо? — спросил Дэн, нависнув над ней.
Она мотнула головой и не ответила. Приподнялась и потянулась губами к его шее. Ее язык, лаская его, чертил замысловатые линии, спускаясь по полукружию вниз, к ключицам и груди. Она никогда так не вела себя, но сейчас отпустила собственные желания, заперев на замок все мысли. Никакой неловкости, никакого стыда, ничего такого, что она испытывала бы с любым другим мужчиной. Да и не было никаких других. По-настоящему — никогда не было. А то, что было, лишь однажды, чтобы доказать самой себе, что не сошелся свет клином на Денисе Басаргине.