Не гореть!
Шрифт:
— Во мне проснулась жажда приключений, — заявил Денис. — А тут к этому атмосфера располагает.
— Знаешь, Басаргин, — после некоторого молчания снова заговорила трубка Парамоновским голосом, — ты как хочешь ко мне после этого относись, но… это не попытка нравоучения — сам умный. Только опыт не пропьешь. Вот так жизнь круто меняют, когда бегут от проблемы. Только побег — это ж не решение. Побег — это тупо побег. Я тебе это как знатный бегун говорю. И возня со всякими там генриеттами по-карпатски — тоже ширма, чтобы не проглядывало даже. А
Денис тоже заговорил не сразу. То ли слова подбирал, то ли разобраться пытался.
— Это не побег, это — передышка.
— Надолго?
— А как пойдет.
— Несчастная любовь или от правосудия скрываешься? — «пошутил» Глеб, но вышло как-то нерадостно, горько вышло.
— Иди ты к черту, Парамонов, — рассмеялся, оценив шутку, Дэн. — Ксюхе привет, летом приезжайте.
— Приедем. И тебе, дядя Диня, не хворать.
Еще несколько мгновений Денис вслушивался в тишину, повисшую в трубке. Вглядываясь в небо, он снова затевал разговор с космосом, когда близким объяснить не получалось.
Впрочем, среди всех существовал лишь один человек, кто не донимал расспросами и не рассуждал. Ксюха и сама была такой же. Той, что знала, что переезд — еще не побег. И молчание — не отсутствие каких-либо чувств. Сестра была единственной, кто звонила раз в неделю, строго по расписанию с обязательным вопросом: «Помощь нужна?». И получив соответствующий отзыв, добавляла: «Будет нужна — звони!».
Остальные искали подходы — кто бил в лоб, кто бродил по периметру. Басаргин по-доброму ржал со всех, совмещая это с караулами, новыми знакомствами и кормлением Володьки.
Текучесть дней затягивала своей неторопливостью. Отсутствие происшествий, когда можно всю смену проторчать на базе без единого вызова, давала возможность перебеситься, утихомиривая мысли и раскладывая по сундукам несбывшееся.
И все же был один звонок, который сбил его с обозначенной траектории собственной жизни. Увидеть на экране высветившийся номер Оли оказалось неожиданным. А желание услышать ее голос — сильнее уверенности, что надо проигнорировать входящий.
Наверное, это льстило самолюбию.
Наверное, могло бы породить ложные надежды.
Наверное, он даже верил в то, что Олька вполне может разыграть роль декабристки, с ее-то генами.
Но как бы искренне ни звучал беспокойством Олин голос, Денис совсем не представлял себе ее на подворье старой гуцульской хаты, где главным персонажем числился Володька — представитель собачьих, которых она не жаловала. Собственно, и самого Басаргина она жаловала весьма своеобычным образом. Но и эту мысль Денис предпочитал не развивать.
Сложилось так, как сложилось. Как бы он ни скучал, как бы ни билось о ребра желание сорваться в Киев, вместо наивных надежд на еще одну попытку договорить, Басаргин целеустремленно вскапывал огород Марычкиной бабки с непоколебимым намерением использовать его для выращивания пасленовых.
И если бы не сама нынешняя хозяйка означенного огорода, существование Дениса было бы сносным, пусть и почти на краю земли. Но процесс его окучивания становился все активнее, о чем в который раз свидетельствовало негромкое погромыхивание утвари однажды днем, когда он проснулся после очередного незамысловатого караула в кои-то веки почти с приключениями: ездили с участковым в соседнее село утихомиривать разбуянившегося любителя игры со спичками.
Денис негромко выругался, выбравшись из кровати, оделся и явился пред ясны очи хозяйки дома лохматый, небритый и злой.
— Здрасьте, — брякнул он, остановившись на пороге кухни.
Мария Каськив, можно Марычка, отвлеклась от стола, на котором усердно натирала картошку на мелкой терке, кокетливо, чуть самодовольно улыбнулась, и ее острые глазки вспыхнули неподдельной радостью без тени смущения при виде сонного начальника караула. Работали они с ней, к счастью для Дениса, в разные смены. Потому хоть на работе не пересекались. Но, по крайней мере, из трех выходных в один — она обязательно оказывалась в поле его зрения.
— О! Лейтенант проснулся, — защебетала Марычка, сверкая ямочками на румяных, пухлых, но хорошеньких щечках. — А я думаю, заспался чогось. Решила порадувать кремзликами[5]. С мясом, га?
— Маша, вам что больше заняться нечем, а? — недовольно поинтересовался Денис. — Я с голоду точно не умираю.
— Ай! — отмахнулась Мария со знанием дела. — Мужик здоровый должен хорошо есть. Я ж по-соседски, по-хозяйски. Бо вы все сами да сами, а домашним побаловать?
— Лучше бы вы побаловали меня своим отсутствием.
— Чого? — опешила хозяйка, и улыбка с ее губ стала медленно стираться.
— Да ничего, — вздохнул Денис. — Я понимаю, что хата ваша, но я же ее не бесплатно снимаю. А домработница мне точно не нужна.
— Так вы ж того… не думайте! Я ж по дружбе и как коллега… — растерянно принялась оправдываться Марычка. — А у меня ж тын покосился, думала, зайдете, глянете. Ну, по свободе.
— Тын гляну. А вы прекращайте свои кулинарные изыски, — выдал Денис, подумав о том, что надо бы у мужиков порасспросить про новое жилье. Уверенности, что барышня его услышит, у него не было ни малейшей.
— Вам не нравится?
— Мне не нравится, что по дому, в котором я живу, ходят посторонние, пока я сплю. Вы о личном пространстве что-нибудь слышали?
— Слышала, не глупее столичных! — фыркнула Марычка, но выглядела обиженной. — Я хотела как лучше, Денис Викторович. То кремзлики жарить, чи не треба?
— Не треба, — брякнул он, и взгляд его упал на собственный телефон, оказавшийся посреди стола, где по определению его быть не должно. Денис попытался вспомнить, за каким чертом мог его тут оставить, но логичного объяснения не придумал. Пройдя через кухню, он забрал трубку и все так же хмуро попрощался: — До свидания, Маша.