Не говори маме
Шрифт:
— Преля, придворный шут короля Джона.
Средневековье, думается мне. Страдающее. С отчетливым душком наколотой на палку свиной головы. Бедный Илья, так вот за кого тебя здесь держат! Поправ всеобщую глобализацию, сколотили-таки феодализм. И проблемы тут, похоже, посерьезнее, чем формулировки из лексикона моей бабушки.
Я думаю о парике. Возможность думать о парике вместо социального статуса Ильи — это свобода. Возможность думать о чем угодно вместо того, чтобы паниковать по поводу того, что думают о тебе, — свобода в квадрате. Поэтому я механически конспектирую лекцию и представляю, как некая Катя находит у себя дома парик. Ей очень нужны деньги: она только что узнала, что залетела от своего парня (я искоса посматриваю на Джона, который тоже что-то строчит на удивление каллиграфическим почерком — например, такого), но дети — нет, она сама еще ребенок,
— Я не смогу проводить тебя сегодня. Преля проводит и все тебе покажет. Будет весело.
— Необязательно меня провожать.
— Уже темно. Обязательно.
Я оборачиваюсь на Илью. Он, видимо, еще не подозревает о своих планах на вечер. Ладно, спрошу, как добраться до «Праздничного», и расстанемся.
Небо за окном чернильно темнеет сквозь тучи. Я по привычке представляю, как зайду в свою комнату, включу вместо люстры гирлянду белых огоньков, спрятанных за шторой, и настольную лампу… Ноутбук, чтобы читать новости — социальных сетей в моей жизни нет давно. Несколько виртуальных друзей, которые ничего обо мне не знают, в мессенджерах, но мы не то чтобы оживленно общаемся. Конечно, всегда остаются книги. Именно мои остались дома. Моя комната осталась дома.
Весь мой чертов дом остался дома.
***
Саню Сорину я знала, как знают человека, который подписывается на тебя в «инстаграме» и молча лайкает посты, — то есть совсем не знала. Она нашла меня по тегам #гогольцентр и #боженька; вероятно, ей понравился мой отзыв о спектакле, и она решила остаться, к тому же у нас были общие подписчики, человек пять, для меня это означало, что мы знакомы через пять рукопожатий. У нее были красивые фотографии и приятные комментарии к ним, поэтому я тоже на нее подписалась. Саня училась на социолога и много где волонтерила. Я никогда не думала, что можно совмещать учебу и бесплатную работу. Было интересно читать отчеты о поездках в приюты для животных — если бы не мамина аллергия на шерсть, после них я бы точно взяла себе котейку. А еще Саня помогала «Ночлежке», фонду поддержки бездомных людей, так я узнала, что нельзя называть бездомных бомжами, потому что слово «бомж» заключает в себе социальный антагонизм, а бездомный — это прилагательное к слову «человек». Время от времени Саня сообщала о том, что написала новую статью о волонтерстве и ее можно прочесть на «Таких делах». Я читала их все. Судя по тому, что Саня училась на третьем курсе, разница в возрасте между нами была небольшой, но между нашими делами — огромной. Я думала: ладно, за два года я тоже много чего добьюсь, нужно только понять, чего я хочу. Хотелось помогать людям и одновременно не соприкасаться со всем этим страшным. И когда новость о смерти Марта стала распространяться по новостным каналам вместе с подробностями его участия в убийствах бездомных, а затем журналисты вышли на меня и обнаружили эту несчастную машину, которую он мне подарил, когда наши совместные фото разлетелись по соцсетям, а меня атаковали так называемые неравнодушные, Саня появилась снова. Она пыталась связаться со мной в директе. Я не ответила, даже не прочла ее сообщение. Не хотелось узнавать, какое я дерьмо, еще и от нее. Уже здесь, в Красном Коммунаре, стала искать информацию о «санитарах» и нашла статью о жертвах Марта — внезапно ее авторства. Обо мне там ничего нет. Спасибо, почти знакомая Саня.
«Вот тут она все время сидела, — рассказывает мне Дамир. Он работает на радиорынке неподалеку. — Как зовут, не знаю. Училка. Стихи читала. Выпивала, когда холодно, но не очень. Своих ждала».
«Своими» для бездомной бывшей учительницы начальных классов были невестка и сын. Каждый день они проходили здесь, под железнодорожным мостом платформы «Царицыно», по пути из дома на работу и обратно. Квартиру купили, продав другую — материнскую, трехкомнатную — в городе Видное. Пообещали жилплощадь и ей, но то ли денег не хватило, то ли совести… К себе не пустили: «Старая, пахнет, еще и дурная, пожар устроит — все на улице окажемся».
На улице оказалась только «училка». Днем она просила милостыню, по ночам спала в одном и том же проверенном подвале. Пока позволяла погода, пожилая женщина предпочитала оставаться на улице: любила природу. Царицыно — парк-музей, но есть и «дикая» часть. Туристов здесь не встретишь — разве что собачников, любителей пикников и таких, как «училка».
Поздним вечером 13 сентября было тепло и сухо. Бездомная сидела на лавочке. К ней подошел Мартин Лютаев. С собой у него была чекушка водки. Он предложил отойти под деревья, чтобы выпить. Когда оба оказались достаточно далеко от пешеходной дорожки, Лютаев приемом сбил женщину с ног, а потом продолжил бить по голове. Уже потерявшую сознание, он поднял ее за руку и перекинул через плечо, а затем нанес смертельный удар ножом в живот.
«Училку» звали Анна Николаевна Нелидова.
***
Самый большой в Красном Коммунаре универмаг «Праздничный» оказался крытым рынком с овощными и мясными рядами. Сейчас поздно, и они безлюдны. В темных холодильниках лежат пустые подносы. Шагающий впереди Илья уверенно петляет между прилавками и выводит меня к палатке с вывеской «Табак». Внутри есть жизнь. Я трижды повторяю продавщице свою просьбу, прежде чем она достает откуда-то сверху блок фиолетовых «Хитс». Товар, видимо, непопулярный. И цена московская.
— Только наличными, — говорит она при виде карты и смотрит на мою маску с черепами.
— У тебя полторы тысячи не будет? — спрашиваю я Илью. — Завтра сниму и отдам.
Он делает круглые глаза и мотает головой:
— Тут вроде банкомат у входа…
Мы возвращаемся. Мне отчего-то не по себе, но я не понимаю причины. Может, все дело в том, что я надеялась на шопинг с тележкой, в которую положила бы круассаны к завтраку и что-нибудь вроде варенья из сосновых шишек. Там такие крошечные маленькие шишечки, когда опускаешь их в горячий чай, они становятся совсем мягкими, а на вкус как елка. «Для поддержания здоровья и хорошего настроения рекомендуем принимать варенье по одной столовой ложке три раза в день!» — со вкусом читал папа этикетку на баночке, прежде чем плюхнуть вишнево-шишечную массу в креманку, и уже оттуда мы принимали по одной, а потом еще по одной — до тех пор, пока не начинали скрести ложками по дну.
Все бы отдала сейчас за маленькую сосновую шишку. Ни на какой шопинг я, конечно, уже не рассчитывала — разве что на нормальное освещение. Лампочка над банкоматом мелко моргает, но, по крайней мере, она здесь есть. Я достаю карту и вставляю ее в картоприемник. Илья продолжает наивно наблюдать за моими действиями. Я кое-как прикрываю кнопки рукой и ввожу ПИН-код: 2303. День и месяц рождения Марта. Снимаю пять тысяч с расчетом на то, что в ближайшее время другой такой возможности не представится. Мобильный сообщает из рюкзака о списании. Деньги у меня есть: их ежемесячно перечисляет на эту самую карту семья, которая живет сейчас в нашей московской квартире. Вернее, теперь уже моей: я — единственная наследница. Для поддержания здоровья и хорошего настроения рекомендуем не вспоминать о том, что сделала мама.
— Вот видишь — все в порядке! — возвещает рядом со мной жизнерадостный девчачий голос.
Я в панике поднимаю взгляд на Илью. А там не он.
— Ну что, пошли? — встряхивает кое-как подстриженным каре незнакомая девица, зачем-то напялившая одежду Ильи, а то и самого Илью. — Закроются же.
— Ты… — Еще никогда в жизни мне не было так страшно.
— Лол, — говорит уже Илья и двигает к выходу. Я — за ним, не сводя с него глаз. — Чего уставилась?
С бешеным сердцебиением и уже не вполне понимая, что делаю, я забираю свой блок стиков и прячу его в рюкзак, я очень, очень хочу на воздух.
— Илья?..
Она загадочно улыбается и не отвечает. Поправляет волосы. Поводит плечом. Метаморфоза кошмарна своей молниеносностью: Илья не переодевается в платье, не красит глаза и не нахлобучивает… (я пытаюсь сглотнуть, но нечего) парик. Его мимика, манеры, походка…
— Как ты это делаешь?
— У меня два голоса.
Мы наконец выходим на улицу. Я открываю и закрываю рот, будто задыхающаяся рыбка.
— У тебя — два тебя!
— Можно и так сказать. — Она отвешивает комичный поклон. Я пытаюсь втянуть шею в воротник куртки.