Не на месте
Шрифт:
О да, уж настроение у меня... Я подобрал кость. Выпал "рассвет" или единичка. Подбросил, поймал. Загадал: снова "рассвет". Глянул: точно. Теперь "полдень". Да? Ну, а как же. Только толку-то мне с такой вот везучести?..
Едой я давился сугубо молча. К слову, ножом и вилкой я пользоваться умею, учен и этому. Только вот не с такими отбитыми пальцами.
Батя сидел весь красный (слишком красный, это уже нездорово), любовался кузинами-невестами, слушал дядины шуточки и ухмылялся в усы. Он тоже припарадился: рубаха сам-дорогущего жатого шелка, парчовая безрукавка, широкие золотые наручи-браслеты, золотая же, "парадная" блямба-медальон в виде плоского бублика с уммовым пламенем по кругу. (Тоже подарок - от
Отец крутил на пальцах массивные, вросшие, тоже такие привычные перстни. Я знал: в прежние годы, когда он еще ездил попросту, без охраны, ему случалось бивать этими перстнями, как кастетом, всяких охочих до купеческого кошеля. Да и без доброго ножа никогда не ходил... Он был еще мощь-мужик, в полной силе. Его победный финальный рык было слышно через любые стены, и слышно частенько... Борода седая и грива с проседью, как пламя пеплом подернутое. Широченные покатые плечищи, челюсть квадратная, фамильная. Глаза серые, умные. На мои не похожи...
Мачеха сидела ужасно важная, вся такая утомленная, будто большое дело делает... Вдруг вспомнилось, какая она была на свадьбе: блеклая девчонка, ни кожи ни рожи. Как косилась с ужасом на дородного супруга, чуть не втрое ее старше, и на нашу понаехавшую со всего княжества шумную родню. И как троюродные дядья переговаривались спьяну: "Чегой-то Ний такую невдалую взял? Не мог поглаже найти?" - "Поглаже больно горозды хвостом вертеть, а он, знаешь, с того разу на этом деле повернутый".
– "Ну! Так и брал бы уж какую кривулю горбатую, чтобы точно никто не обзарился".
– "Во-во..." Мне от тех разговоров было противно, а мачехе - и подавно. Она украдкой утирала глазки и гадливо сторонилась батиной лапищи, норовившей ее приобнять... Мачеха поревела дня два, а потом они быстро столковались, и жили душа в душу. Женщины быстро привыкают к побрякушкам, к дорогим нарядам...
А я не женщина, я тот самый "раз", на котором батя "повернулся".
***
Дом Ваарунов - небольшое строение с увитым виноградом фасадом и каменным ограждением вокруг симпатичного садика. Стоит третьим по улице Дюжь-пяти Апостолов. Из окна кабинета господина Вааруна хорошо просматриваются стена и башни Чашинского замка. Убранство внутри скромно-изысканно, но мрачновато: все в каких-то серо-голубых тонах. Хозяйства никакого не держат, живут одним жалованием господина помощника главного стряпчего, чем и гордятся. Очевидно по уши в долгах, иначе не прельстились бы возможностью породниться с зажиточными выскочками.
Ону Ваарун - позднее, единственное и обожаемое дитя. В ее образование и наряды родители, судя по всему, вбухали последние деньги, но привлекательнее она от этого не стала. Ону дружится с моей сестрицей и кузинами, и прежде бывала у нас, но раньше я к ней не приглядывался. Теперь рассмотрел вполне.
Жуть. Рыбина сушеная. Костлявая, угловатая, как не подойдешь, везде локти торчат. Черты мелкие, и зубки под стать: меленькие-остренькие. Нкоатуцури ты моя... Даже и не пытается быть милой. Говорит - как по кусочку от тебя откусывает. Ты ей: "Славная нынче погодка", а она в ответ: "Это, знаете ли относительно. Растения, например, в жару изнывают без воды". И ждет, как отреагируешь, глазками сверлит. Не иначе, Знахарь по Пути - этим вечно всех надо распотрошить, изучить, в невежестве уличить...
Итак, мы обедали.
Стол был длиннющий, с явным переизбытком посуды, но в смысле угощения скудный: супчик жидковат, пироги тощи. На одном конце поместились старшие: пожилая чета Ваарунов, парочка каких-то их родственниц (не то бабушки, не то тетушки) и батя с дядей Киту. Наши травили байки, что поприличнее, Вааруны вежливо смеялись. На другом конце пикировались мы с Ону. Она постреливала своими умностями, я что-то мекал невпопад. Шаркали туда-сюда двое дряхлых слуг (по ходу, весь их штат). В саду на дереве скучала наша Кошка, взятая больше для форсу, чем для охраны.
Тянулось все это кошмарно долго. Наскучив, я, кажется, даже задремал. Уронил голову на руку и тут же прям провалился.
И привиделось мне следующее.
Как будто я в большущем зале, таком огромном, что стен не видать. В воздухе вокруг плавают волшебные светящиеся шары, а внутри них - трепещет, сияет, мигает. (Светлянки что ли? Но светлянки не летают...) Я, который во сне, (колдун? ученый-алхимик?) тоже сидит за столом, но каким-то чудным, из тонюсенькой полоски неведомого металла, и ножек внизу, кажется, вообще нет. И на столе том не реторты-колбы-склянки, не лапки жесткокрылов и не амулеты. На нем - рисунки. Люди. Всякие. Мужчины и женщины, все голые и все какие-то неправильные: чересчур широкие или тощие, мелкие, горбатые, долговязые, зверообразные. Особенно гадки низколобые плюгавые карлики с хвостом и чешуей на спине. И я, который во сне, словно никак не может выбрать, решиться. Я прямо чувствую его мучительные сомнения... Тут он делает жест, и уродцы вдруг начинают оживать, поднимаются с листов, наливаясь плотью. Очертанья их тел меняются, колеблются подобно пламени...
Я очнулся, встряхнулся. Никто не заметил моего забытья. Значит, оно длилось лишь пару мгновений... Экая ерунда! Покойница тетушка всегда говаривала: которые дети много выдумывают, тем потом кошмары снятся.
Но вернемся к нашей проблеме. Проблема ковырялась крошечной вилочкой в пирожном и смотрела в окно на Кошку. Вопрос: как же быть? И тут на меня снизошло озарение. Лучший и первейший мой союзник против неминучей нашей свадьбы - сама Ону. Следует лишь слеганца подготовить почву...
Обед кончился, старшие остались в столовой, а нас выперли в сад. Я взял деву под ручку (в ребра тотчас уперся острый локоток). Вблизи Ону уже не казалась такой грозной, хоть и сыпала изощренными колкостями. Струхнула. Еще бы! Умница-девица, из приличной семьи... А тут - такое мурло, все расфуфыренное, но с разбитой рожей и с разодранными кулаками. А жить с таким - как? А в постели? Давай, детка, включи воображение. Уверен, Эру тебе больше рассказывала про мои пьяные дебоши и похабства, чем про мои познания.
Что ж, тем лучше...
– Мастер Ируун, вы в своем уме?!
– шипела Ону, вырываясь.
– Вы что себе возомнили?
Я же, совершенно вжившись в роль, гурковал:
– Ну, душечка... Ну, моя цыпочка! Мы ведь почти что муж и жена... Ну, в залог нашего будущего счастья...
– Отпустите меня немедленно!!!
– Ну, один поцелуйчик!
– Уберите руки! Ваша дикарка смотрит прямо на нас! Она... Она все расскажет вашему батюшке!
– Да она глухонемая.
К горлу подкатывал удушающий хохот, но я терпел.
Прощаясь у дверей, супруги Вааруны смотрели на меня весьма тепло. Я кланялся и был сама учтивость. Батя тоже воодушевился, явно не предполагая, какую смачную истерику закатит Ону позже своим родителям.
Кошка, почесывая когтями под челюстью, напоследок тоже решила высказаться:
– Зачем такая женщина-женщина? Тощая, пугливая, ф-фа!
Я усмехнулся. Думаю, Ону слышала.
На обратной дороге я был милостиво отпущен к морю. Кошка пошла тоже, дабы посторожить вещи. Тут уж истерика началась у меня. Я катался, молотил кулаками по воде и заходился ржачем, изнемогая. Кошка скептически ухмылялась: она давно привыкла к моим взрывам эмоций.