Не от мира сего-3
Шрифт:
— А меня-то не заставят в вашу водяную пирамиду забираться? — полюбопытствовал лив.
— Да ты сам по себе, — ответил Эйно Пирхонен. — Тебе-то это зачем?
Действительно, сам по себе, теперь, вот еще и коллеги объявились, тоже сами по себе. Вроде бы никаких поводов для беспокойства нет, однако неопределенность насчет будущего не позволяла чувствовать себя комфортно никому из оказавшихся на острове ливонцев.
Казалось бы, гуанчи вели самую рациональную жизнь, какую только можно было себе придумать. Одежды — минимум, жилища — почти сараи, круглый год тепло, море плещется, пурпур добывается, охота всегда удачная, рыбалка — превосходная, растет тоже все, что в землю ложится — райская жизнь. Конфликты только между собой, живи и радуйся. Но к такой жизни тоже надо было приспосабливаться. Гуанчам на это понадобилось не одно поколение. У ливонцев столько времени не было, да и желания тоже. Ибо изнанка у райской жизни тоже имелась. Например, за ненадобностью отпала не только потребность в средствах далекого морского передвижения, но и даже железо. Топоры и наконечники стрел-копий делались из обсидиана — дешево и сердито. Сколол нужную пластину, заточил — и пользуйся в свое удовольствие, втыкай, куда ни попадя. Сломалась — да и пес с нею, новую можно сделать.
Но железо не исчезло из обихода. Где-то хранились пресловутые железные сапоги и железные хлеба, старинные мечи и ножи тоже ждали своего часа глубоко под землей, а ручными резцами особо охочие зодчие резали камни, украшая их орнаментом и руническими письменами.
— Надо искать выход через камень, — предложил свежую мысль Илейко.
— А другого и быть не может, — согласился Пермя. — Вот только камень нужен правильный, не то забросит к чертям на кулички, выбирайся потом всю оставшуюся жизнь.
— И про сапоги эти железные и хлеба не стоит забывать, их тоже в расчет как-то брать следует, — добавил Садко.
— Что же, ничего не остается, как найти знающего человека, — сказал Илейко.
— Парни, — поднял руки кверху Эйно Пирхонен. — Я — пас. Не моего это ума дело.
— А чьего? — сразу же спросил Пермя.
— Царского, конечно же, — опустил руки вниз гуанча.
— Опять двадцать пять, — вздохнул Садко.
— Слушайте сюда! — изрек, запыхавшись, только что прибежавший к ним Мишка. Никто не успел поинтересоваться, где он пропадал, как он добавил. — Чужие корабли!
— Где? — вмиг сделавшись серьезным и собранным, резко спросил Эйно Пирхонен.
— Подошли к Лансароте, — выдохнул леший. — Уже стали на якоря. Скоро начнут высадку.
Все переглянулись между собой и скорым шагом двинулись обратно к дворцу. Мишка, все еще не восстановивший дыхание, пошел за ними следом.
12. Кризис власти
Слухи по острову разносятся быстрее ветра, со скоростью свиста. Когда они подошли к царским палатам, то составили компанию еще нескольким десяткам людей. Те, вероятно, пришли за тем же самым — за информацией.
Давным-давно, когда мир был гораздо моложе, гуанчи, именовавшиеся тогда народом моря, приплыли к тому же острову, прозванному ими не самым звучным названием Lanta Rotta [166] . Остров был достаточно крупный, но первое, что бросилось им в глаза, когда они ступили на берег, были крысы, вольготно шныряющие между камней и еще навоз. Это уже потом объявились козы, которые целыми стадами скакали по скалам, объедая кустарники и удобряя почву.
166
навоз, крыса — в переводе с финского, (примечание автора)
Сейчас жители Лансарота в основном занимались скотоводством, хотя, вернее сказать — его контролировали. Козлы и привезенные овцы были предоставлены сами себе, паслись в отведенных им местах и думать не думали об иных краях, где зима и мороз, снег на траве, холод и голодные волки за каждым кустом.
Далее последовали Тойнен [167] , гораздо позднее переименованный захватчиками в Фуэртевентуре, потом сам Канария, где люди моря остановились для жизни. Прозван он так, потому что маленькие желтенькие птички, чем то напоминающие курочек, в изобилии пересвистывались в кронах деревьев и пели свои дивные песни. От этого острова и стали они называть все свое нынешнее царство Канарскими [168] островами.
167
toinen — «второй», в переводе с финского, (примечание автора)
168
kana — курица, raa'n — незрелая, с финского, (примечание автора)
Места было много, народу было не то, чтобы много. Канары оказались землей не обжитой, если кто-то и жил здесь в совсем уж незапамятные времена, то сгинул без следов, разве что кое-где на камнях можно было обнаружить загадочные знаки: круги, эллипсы, зигзаги. Народ моря оккупировал весь архипелаг, кто-то из мудрых решил, что это — край земли и им теперь остается ждать условный знак, чтобы этот край перейти. Но такового все не появлялось, зато обнаружились замечательные пещеры, особенно на окантованном рифами острове Тенерифе. А в пещерах этих — камни, посредством которых можно было, оказывается, попасть куда угодно. Посвященные люди не рисковали забираться далеко, предпочитая сообщения между ближайшими островами.
Узкая и ровная, как нора крота пещера Тодоке [169] , Бенисааре, напоминающая маленький остров в глубине горы [170] , словно по ней каток прошел, состоящая из двух ровных труб с очень плоским полом Тигалатэ [171] — позднее Сальто де Тигалате — все они были замечательны и уникальны. Ну и, конечно, Пещера Ветра, ведущая прямо к центру гигантского вулкана Тейде [172] . Здесь и располагалось главное хранилище обретенных и изначальных знаний древнего народа моря. Иногда жителей Тенерифе даже называли «детьми большого вулкана». Вообще-то название «Пещера Ветра» — просто отражало постоянные сквозняки в ее лабиринтах, а имя у нее было Вьенто, позднее — Куэва дель Вьенто [173] , потому что именно к ней и вел тот единственный путь, предначертанный народу.
169
Totta kai — «еще бы», в переводе с финского, (примечание автора)
170
Pieni Saari — «маленький остров», в переводе с финского, (примечание автора)
171
Tehalata — «будто каток прошел», по-фински, (примечание автора))
172
Tiett"a"a — «знать» в переводе с финского, (примечание автора)
173
Vienti — «вывоз» по-фински, (примечание автора)
Со временем Морские Цари придумали уединиться на остров, где волею случая прижились самые богатые люди. Они добывали пурпур из моллюсков, что позволяло им считаться самыми зажиточными среди прочего народа. Удивительно, что название Иерро так и сохранилось, а не переименовалось в какой-нибудь «Нью-Китеж», впрочем, властителям хватило того, что им создали дворец, претендующий на звание самого большого сарая на Канарских островах. Похоже, им это было ближе по сердцу, нежели зарастающие лесом и кустами пирамиды, одна линия которых ориентирована по линии зимнего солнцестояния, другая, стало быть — летнего. К древним зиккуратам острова Тенерифе перестали приходить даже самые упертые молельщики, разве что козы постоянно тусовались поблизости. Чего их привлекали склоны этих пирамид — загадка, которую никто и не пытался решить. Может быть, обилие полыни [174] ? Так и назвали это место Гуимар.
174
Koimaruna по-фински, (примечание автора)
Пурпур вообще-то начали добывать на другом островке, на Гомере, где произрастал лишайник орсель, из пыльцы которого, похожей на плесень, вытягивали краситель. Но больно уж хлопотно — проще из раковин вытирать.
Перейдя на свист, которым легче было обращать на себя внимание, будучи вдалеке друг от друга, морской народ перевоплотился в гуанчей — так им захотелось обозначать на руническом санскрите обретенный навык. Ну, гуанчи — так гуанчи. Кораблей-то древних уже сто лет в обед, как нету — какой же они народ, понимаешь, моря!