Не отпущу!..
Шрифт:
Куинн навалился на нее, поймал за запястья и закинул ей руки за голову.
— Ненавижу, — прошипела она. — Ненавижу, когда ты меня трогаешь.
Он угрожающе напрягся, в глазах начала закипать ярость.
— Тем хуже, — тихо произнес он. — Пока ты моя жена и я тебя хочу, я буду трогать тебя всякий раз, как мне этого захочется.
— То есть насиловать, — глухо проговорила она.
— Н-ну… нет, это мне никогда и в голову не приходило. В жизни не брал женщину силой. И сейчас не стану… — Она отвернулась, но он опустил голову
Нежные слова были так неожиданны, что Элизабет охватила дрожь, когда его губы скользнули в чувствительный уголок между плечом и шеей.
— Ты так красива… Мое истинное наслаждение, моя страсть, моя боль… — шептал он. — Я так долго ждал, представлял тебя в моих объятиях, в моей постели… Я хотел тебя; я даже не представлял, что можно так хотеть женщину…
Он не набросился на нее, нет, он был слаб и покорен. И не скрывал своей жажды.
Ей все-таки удалось выдавить из себя:
— Я тебя не хочу.
Он улыбнулся, уткнувшись ей в шею.
— Не верю.
Его губы скользнули к мягкому бугорку ее груди, язык обвил и потеребил розовый сосок, пока тот не набряк. Тогда он забрал его в рот, вызывая пронзительное наслаждение, граничившее с болью. Нежно посасывая, он скользнул рукой к бедру, лаская плоский живот, длинную гладкую ногу.
Элизабет застонала. Куинн поднял голову и поцеловал ее в плотно сжатые губы.
— Раскрой для меня рот… Ты же знаешь, что тебе этого хочется.
Его натиск она бы еще выдержала, но эта доводящая до изнеможения ласка отнимала последние силы к сопротивлению, лишала воли.
Элизабет со вздохом приоткрыла губы, и он печатью поцелуя скрепил свое право обладателя.
Она покорно обвила его за шею и притянула к себе. Когда он пристроился у нее между ног, ее тело приняло его как свою часть.
Они придавались любви, испытывая самую чистую, самую интимную человеческую радость.
И только маленький уголок ее сознания жалобно протестовал, говоря ей, что нет большего унижения, чем любить мужчину, который презирал не только ее, но и самого себя, за то, что испытывал к ней желание.
Когда все кончилось, когда сердцебиение и дыхание восстановились, Куинн приподнялся и отодвинулся, и она почувствовала внезапный холод и утрату.
Куинн между тем сиял — то ли от полученного удовольствия, то ли от одержанной победы.
Он притянул ее к себе, положил ее голову себе на плечо и поцеловал. Его голос показался Элизабет несносно самодовольным.
— Думаю, нам пора прекратить болтать об отъезде и заняться планами на будущее. В прошлом году мне пришлось много времени провести на Уоллстрит, так что я уже подумывал, не передать ли кому эту часть дела или переехать в Нью-Йорк. У тебя будет время осмотреться — может, устроимся в Бостоне, выберешь, где тебе больше нравится…
Итак, он решил, что выиграл не только сражение, но и войну в целом.
Ну уж нет!
Элизабет беспокойно зашевелилась, как муха, залетевшая в паутину. Встретив вопросительный взгляд Куинна, она произнесла первое, что пришло в голову:
— Который час?
Он взглянул на часы:
— Почти половина второго.
— Полвторого! — не веря, воскликнула она.
Он рассмеялся.
— Мы столько трудились ночью, да еще такая погода… — Он кивнул на окно. За серыми клубами тумана ничего не было видно. — Вполне можем остаться в постели до вечера.
— Я не знаю… — начала она, но, увидев его изменившееся лицо, поспешно добавила: — Мне пора поесть.
Он провел длинными пальцами по ее щеке и подбородку и предложил:
— Поскольку нам предстоит нагнать пять лет, а сейчас у нас медовый месяц, если ты побудешь здесь, я совершу набег на кладовку, и мы пообедаем в постели.
Она постаралась говорить ровно:
— Я предпочла бы встать. Не люблю есть в постели.
— Хорошо, — с явной неохотой согласился он и чмокнул ее в щеку.
Элизабет встала с кровати и, чувствуя на себе взгляд Куинна, поспешно натянула пеньюар.
Она шла к двери, когда Куинн вдруг с лукавой ухмылкой спросил:
— Не хочешь принять душ вместе?
— Нет, спасибо, — чопорно ответила Элизабет и ринулась прочь.
У себя она в рекордное время приняла душ, натянула свитер и юбку, запихнула все остальное обратно в чемоданчик и спустилась на кухню.
Включив свет, чтобы разогнать тоску пасмурного ноябрьского дня, Элизабет открыла дверки кладовки и, пробежав глазами по полкам, нашла консервированные сосиски, ветчину и томаты. Поставив все это жариться, она вынула из морозильника батончик хлеба.
Кофейник уже шумел, а она раскладывала по тарелкам импровизированный обед, когда появился Куинн в серых брюках и черной рубашке поло.
— Мм… вкусно пахнет.
Запустив руку ей в волосы, он откинул их и запечатлел поцелуй у нее на затылке. Потом сел за стол.
Он ел с явным аппетитом, Элизабет же еле ковыряла вилкой — ей не давала покоя мысль, что они будут делать, когда снова окажутся в Лондоне?
— Что-нибудь не так? — Его вопрос заставил ее вздрогнуть.
— Нет, ничего. — Голос выдавал ее тревогу. — Конечно, ничего.
— У тебя какой-то отсутствующий вид. Не замышляешь ли ты чего?..
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Я просто задумалась.
Он насупился.
— Судя по выражению твоего лица, мысли у тебя невеселые.
Ругая себя и стараясь отвести подозрения, Элизабет между тем сказала правду:
— Я не знаю, как сообщить все Ричарду. Боюсь, это будет для него потрясением.
— Еще бы не потрясение! Женщина, которую он считал своей, оказывается моей! — Куинн явно торжествовал. — Впрочем, в утешение я готов уступить ему бриллиант…