Не отпускай моей руки
Шрифт:
– Конечно. – Графиня Эйвин пожала плечами. – Он не посмеет сделать больно моему сыну. Он же тоже – отец.
– Ну, не знаю, я бы не рассчитывал на это.
Графиня усмехнулась и передёрнула плечами. Вимпл – шейный платок – был подобран к цвету её карих глаз, он был малахитово-зелёным. Графиня всегда умела хорошо одеваться, и смотреть на неё – одно удовольствие. В свои тридцать пять она была не только ещё красива, но и умна. И характер у неё – дай Бог! – не у всякой такой отыщется.
Барон вздохнул и ответил негромко:
– Ладно. Я отправлю
– Пусть что хочет, то и говорит! – она резко перебила советника, не скрывая раздражения, и снова отвернулась к окну.
Барон Киарт постоял ещё некоторое время, рассматривая неподвижную фигуру графини, а потом вышел из солара.
«Как, как это могло получиться? Арольд, ну почему ты позволил взять себя в плен? И этот Роллон тоже… Он никогда мне не нравился! Надо было послать кого-нибудь другого, надёжнее, умнее… Потерпи, мой мальчик, мама спасёт тебя из этого плена. Потерпи ещё немного…»
ГЛАВА 6
Всю дорогу до Оранта его так и держали в цепях и везли даже не верхом, ему приходилось идти пешком с обозными под охраной двух конных арбалетчиков. Зачем это надо было делать? И в самом деле, если бы Арольд вдруг вздумал бежать, они что, начали бы стрелять в него?
Зачем это сделали так, он понял очень быстро, уже в первый день. За часы, проведённые в дороге пешком да в цепях на руках и ногах, Арольд устал так, что еле ноги переставлял, и оглядываться по сторонам уже не было сил. От изнеможения он даже не мог попросить ни еды, ни воды.
И если в начале перехода он ещё просил своих конвоиров дать ему поговорить с графом Годвином, позволить им встретиться, то через пару часов пути он уже не заговаривал об этом. А к вечеру вообще обо всём забыл и уснул на том же месте, где ему указали сесть. Он ничего не ел, ничего не говорил, а во сне даже цепи перестали ему мешать.
Тысячи вооружённых людей верхом и пешком, обозы, гружённые оружием и провизией, невообразимый грохот, крики и пыль. Но к концу третьего дня Арольд ни на что уже не обращал внимания, страшно устал, натёр ноги и сбил цепями запястья, и шёл уже просто по нелепой привычке, подчиняясь приказам своих конвоиров.
Если он замедлялся, его охранники толкали его ногами в спину, отпускали шуточки и не давали пить, хотя сами ели находу и пили почти постоянно от скуки дороги. Может быть, они и не знали, что их подопечный был сыном графа? Может, они думали, что охраняют какого-нибудь преступника, дезертира или мелкого вора?
У Арольда не было сил и желания что-то объяснять и доказывать, он всё время молчал.
На четвёртый день армия андорского графства подошла к Оранту и обложила его со всех сторон, перекрыв все дороги. Так замок был взят в осаду.
Измученный Арольд смотрел на родной дом со стороны и чувствовал, как щемит сердце. Он помнил расположение построек во дворе своего замка, помнил лица людей, солдат из гарнизона, слышал, как звонят колокола орантской церкви,
И положение его незавидное, и вообще хоть волком вой.
Когда встали у Оранта и разбили лагерь, Арольда перевели в шатёр графа Годвина под охрану его личной стражи.
– Теперь ты будешь тут, парень, – обратился к нему сам граф. – Завтра мы пойдём на штурм, а сначала я отправлю сообщение твоей мамочке. Посмотрим, что она скажет?
Тогда Арольд ничего не сказал графу в ответ: он так устал за долгую дорогу, что, звеня цепями, просто сел в том углу, где его оставили.
Она ответит, она, конечно же, ответит, пусть он не думает плохо о его матери.
А утром его разбудили и вывели на улицу к строившимся войскам. О, он так крепко спал, что и не понял, когда здесь всё началось. Стоял такой шум, а он не слышал. Мимо ходили отряды лучников и пехоты, носили палисады – щиты для прикрытия. Стучали молоты, ещё вчера начали собирать из привезённых с собой брёвен осадную башню. Сколачивали лестницы… Сотни, тысячи людей, занятых своим делом. И это всё не просто люди, это всё – враги, и всё, что делают они, угрожает миру и покою его дома.
От обиды, от досады Арольд не сдержал стона и скрипнул зубами. Что же ещё будет? Что будет?
Войска неторопливо выдвигались на позиции, строились рядами, и его провели вперёд по длинному проходу между стройными шеренгами пеших солдат. Его вывели на пустое пространство перед замком, и Арольд метнулся взглядом к родному Оранту, искал-искал глазами по стенам. Где-то там должна была быть его мать. Но видел лишь бьющиеся на ветру полотнища флагов и слышал колокольный звон.
Там тоже готовятся к осаде.
К нему подошёл граф Годвин и его люди, все в доспехах, сверкающих на солнце, все с серьёзными лицами, и Арольд почувствовал себя рядом с ними неловко. Он грязный, голодный, с всклокоченными давно немытыми нечесаными волосами, да ещё и в цепях, как приговорённый к казни преступник.
Первым заговорил граф Годвин:
– Мы ждём ответа твоей матери. Я послал ей письмо. Интересно, что она скажет?
Арольд разлепил пересохшие губы и громко шепнул:
– Она не поверит вам…
Граф в ответ усмехнулся и смерил его долгим взглядом с ног до головы.
– Поверит, вот увидишь. Я об этом позаботился.
Арольд только хмуро глянул в его сторону исподлобья. Опять, наверное, то письмо, что матушка написала в монастырь? Как ещё они могут доказать ей, что к ним в руки попал именно он? Только этим письмом! Никаких фамильных колец Арольд не носил, и креста с шеи у него не снимали, так что…
Они просто ждали возвращения посыльного, а граф и его люди о чём-то негромко разговаривали. Арольд не прислушивался, он шептал молитву за молитвой – все, какие знал и помнил. Одну за одной, одну за одной.