(Не)реальный
Шрифт:
Нет. Сейчас важно не спугнуть. Маленькая, смешная Сан, которой выйти замуж за Макса, кажется, реально мешали его деньги. Хоть на благотворительность пускай все нажитое своим — и отцовским непосильным трудом.
Смилостивилась, выбралась, наконец, из джакузи,
А нет, вообще нет. О милосердии речи не шло, потому что в руки Максу Солнечная по-прежнему не давалась.
Вытерлась неторопливо, и пошла в спальню, как есть — голышом. Демонстрируя собственную задницу во всем великолепии, хоть сейчас падай на колени и кусай — если догонишь, конечно.
Отставать было не с руки.
— А здесь есть волшебная тумбочка? — Аленка оглянулась, с любопытством глядя на Макса.
— Обижаешь, малыш, здесь у меня волшебный шкаф.
— Ну, тогда показывай.
Максову коллекцию Аленка разглядывала оценивающе. А все-таки, наверное, не стоило покупать тот секс-шоп, и не надо было так пристально изучать его продукцию… Хорошо, что глядела на это все великолепие Солнечная без опаски. С любопытством.
— Если что, это все пользовать не обязательно, — предупредил Макс.
— Посмотрим, — Аленка улыбнулась, скользнув пальчиками по кожаному браслету наручников, но прихватила все-таки моток джута.
— Обработанный? — Да девочка готовилась? Даже знала, что свежекупленную веревку перед вязкой нужно было еще вымочить. Какая прелесть.
— Конечно, милая. Кто ж веревку необработанной держит?
— Молодец, — усмехнулась богиня, глядя на Макса лукавыми глазищами. Затем вновь пробежалась глазами по содержимому полок, подцепила-таки черную шелковую комбинацию.
— И для кого ж ты это покупал, милый?
— Ох, сколько у меня неделю назад было вариантов, — Макс рассмеялся. — Конечно, для тебя. Там и чулки имеются.
Солнечной понравилось это заявление.
— Жди меня на коленях, спиной к двери, понял? И джинсы надень.
Заявление как у практикующей доминантки. Ну, начинающей-практикующей, хотя… С такими Макс точно дела не имел.
А Санни, прихватив и комбинацию, и шелковые чулки, уже усвистала в какую-то из соседних комнат, переодеваться, а Макс остался страдать и размышлять, что может, хрущевка была не таким плохим вариантом. Ну, в конце концов, даже в той квартире, что Макс использовал для маскировки, Солнечная скорей всего затеяла бы свои переодевашки при нем. А терять её из виду не хотелось ни на секунду.
— А джинсы зачем? — поинтересовался Макс, бросая в угол полотенце.
— Чтобы мне было что снимать, конечно, — донесся голос Аленки.
Она нарочно тянула время, нарочно дразнила. Макс уже три тысячи раз пожалел, что утром уехал на съемку. Остался бы дома, зажал бы Солнечную в ванной… И никакой ублюдок бы ему не помешал ни вскрыться перед Аленкой нормально, ни сделать ей предложение — как и планировал.
— Готов?
— Давно уже.
За спиной — мягкие шаги босыми ножками. Санни склонилась к Максу со спины, прижалась носом к его выбритой щеке, скользнула губами к уху, сжав его мочку зубами, заставляя вздрогнуть.
— Хочешь ли ты, чтобы я тебя связала, а, Ольховский?
— Безумно.
— Именно я?
— И никто больше.
Ничего на свете нет более крепкого, чем узы взаимного доверия. Когда ты доверяешь собственное тело другому человеку. Когда позволяешь делать с собой все, что угодно — и даже больше.
Обвязка была простой, но изысканной. Что ни говори, а у Сан был вкус и виденье итоговой картины тела, и веревки.
Шесть витков джута под ребрами.
Пять — над грудью Макса, с захватом предплечий, сковывающих движения.
И стянутые просто, но накрепко запястья.
— Знаешь, я будто вижу связанного бога, — шепнула Аленка, а Макс улыбнулся. Ради её блестящих глаз, ради её влажных губ он мог дать с собой проделать и что похлеще.
— Можешь повернуться.
Нельзя было быть такой красивой, такой соблазнительной. Она была грехом во плоти — вот это дивное создание с пышными волосами и в черном гладком нежном шелке, сквозь который проступают напряженные соски. И вот это — его, Макса, женщина. Насовсем. Навсегда. Пусть она пока и говорит иное, у неё нет иных вариантов. Если понадобится, он будет обнимать её шесть суток кряду, лишь бы она согласилась.
Ну…
Ладно, не только обнимать.
Она целует его.
Долго, неторопливо, скользя нежными пальчиками по груди, по плечам, прижимаясь к нему своей грудью, мягкой, сладкой — но недоступной, потому что запястья макса связаны накрепко.
В этих поцелуях — все законы термоядерной физики, вся химия мира, даже адронный коллайдер не мог выдать такого количества потенциальной энергии, как одни лишь нежные губы Солнечной.
Каждый отдельный поцелуй — глоток терпкого крепкого вина. Пьянящий, кружащий голову.
Каждое прикосновение — как ожог. Будоражащий, раскаленный, такой ощутимый.
Можно было бы попросить богиню сжалиться и не тянуть больше, но разве это интересно? Разве не интересней дотерпеть до конца?
— Встань, Юпитер мой. — И ничего в мире больше не надо. Да, Макс, может, и нравился многим женщинам, но только от слов Солнечной так все замирает.
Встал на босые пятки, замер, ожидая пока она сама снова прикоснется к его губам своими. Когда снова потечет между ними ток, когда ладони Сан, теплые, как солнце, снова скользнут по его коже, вниз — к застежке джинс.
Да.
Была своя магия в том, чтобы неторопливо расстегивать одежду. И просто прикосновение к члену — было не то что прикосновение к члену, выправленному из расстегнутых джинс. Совсем другое. Как будто кто-то добавил какой-то приправы ко вкусу этого касания. Двинуть бы сейчас бедрами, толкнуться бы членом глубже в эту мягкую ладошку.
Нет. Солнечная дрочила Максу сама. Неторопливо, с четким осознанием того, что он от каждого её движения будто сильнее слепнет. В мире оставались только её руки, горячие, заставляющие задыхаться от нетерпения. Ну, Солнечная… Ну, погоди… Хотя, нет, это все не сейчас.