Не родись красивой...
Шрифт:
Он не сразу нашёлся, что ответить. Потом сообразил и ужасным, скрипучим голосом прохрипел:
— Это верно, Анюта, ты плохая. Но бывают и похуже. Например, Баба-Яга.
Какой же умник Митя! Нам осталось только рассмеяться. А вскоре я вновь позвонила. Сказала взволнованно:
— Теперь послушай, что я придумала. Оказывается, совсем и не обязательно растягивать сапог.
— Как это? — спросил он. — Ведь говорила же, что не можешь ходить. Палец собиралась отрезать.
— Всё верно: не могла. Я не могла. А кому-то другому было бы как раз впору. Нам надо просто обменяться. Ты вот нашёл ботинки. Они Юрке подошли. Носит их. А тебе тоже чьи-то будут по ноге.
— Анют, у меня в табеле только по физкультуре и естествознанию были пятёрки.
— Да очень просто. Пришпиливаю на нашем клёне объявление: меняю сапоги тридцать пятого размера, коричневые, с молниями, на размер тридцать шестой. А кому требуется что другое, тоже пишут объявления. Клён у нас будет одновременно как бы справочным и рекламным щитом. Теперь понял?
Тут Митя Звонарёв, к большому моему удовольствию, уже и секунды не сомневался — сказал, что идея моя замечательная.
— И простая, как всё гениальное, — философски добавил он.
ПОДАРОК
Я вернулась с полпути. Тоже, как и Митя, отправилась платить по квитанциям. И вот что удивительно: лифт спустил меня на площадку первого этажа, откуда была прекрасно видна дверь сорок первой квартиры, потом я вышла из подъезда, миновала наш длинный дом, и лишь на углу вдруг подумала о дедушке Леонтии. Как же могла забыть? Вот тебе и чуткая, хорошая! Если уж взялась помогать, то помни. И не хвастайся. Я, конечно, тут же вернулась.
Дедушка Леонтий совсем растрогался. А когда я сняла показания электросчётчика и заполнила квитанцию, он положил передо мной старый альбом в матерчатом переплёте. Раскрыл его и стал показывать карточки. Некоторые из них уже были совсем жёлтого цвета.
— Это отец после гражданской войны. Матушка на тридцать лет пережила его. А вот — брат Яков. В сорок первом погиб. Старший брат Сергей в танке сгорел под Курском. Это — жена Мария. Хорошая была женщина, шесть лет назад похоронил... На этой карточке — сын Алёша. Водка проклятая сгубила. А это—дочь Лариса. Видишь: с сыном и дочкой своей. В Николаеве живут. Украина. А сейчас и двое внуков народилось. Правнуками, значит, мне приходятся. Родня вроде имеется, а вот четыре года никого уже не видел. Последнее письмо перед Рождеством прислали. Вот как! Были вместе, в одной стране, а теперь словно чужие.
Слушать дедушку было горько. Я и о своём отце могла бы сказать: тоже очень давно не видела его.
— Ладно, хватит об этом.— Хозяин закрыл альбом и спрятал в ящик буфета. — А вот на тебя, рыбка золотая, — проговорил он ласково, — ну никак не налюбуюсь. Откуда только взялась, светлячок хороший? Поверишь... это по секрету тебе: через день бриться начал.
— Ой, дедушка, — засмеялась я, — то-то смотрю на вас — будто моложе стали.
— Не говори, прямо жених!.. Ты в кассе там заплатишь, что положено, а после купи себе в ларьке жвачки. Я знаю: жвачка для вас — первое угощение.
Первое не первое, а жвачка — вещь отличная. Всю обратную дорогу я усердно трудилась языком и зубами, не раз выдувала пузырики, которые тут же лопались, и снова работала челюстями. Может быть, занятая ароматной жвачкой, я и не заметила странного предмета, повисшего над моим балконом.
Лишь дома обнаружила. И то не увидела, а услышала. Едва успела открыть шкатулку, где у нас хранятся квитанции и счета, как тут же и донёсся какой-то писк. Нет, не какой-то, я сразу подумала: кошка. Только откуда она? Однако ведь пропищала. И где-то рядом. У соседки тёти Нины на балконе?
Это как же понять?.. Вероятно, и сама усатая пленница в корзине мало что понимала — в третий раз жалобно и длинно мяукнула, словно что-то спрашивая у меня. Может быть, посмотреть? Я сняла корзину с проволочного крюка. Потом развязала толстую нитку, отвернула край марли. На меня глядели два круглых, блестящих глаза. Глядели, казалось, с интересом. И доверием. Мордочка рыжая, симпатичная, носик розовый. Котёнок. Чуть побольше моей ладони. Видно, я понравилась ему: поднялся на задние лапки, точно потянулся ко мне.
Я взяла котёнка на руки, а на дне корзины увидела листок бумаги. На нём было написано: «Анюта, салют! Меня зовут Рубик. Я хочу жить у тебя».
На балконе у нас стоит скамеечка. Отец когда-то сделал. Я на неё становлюсь, когда развешиваю бельё. Сейчас, с котёнком в руках, я опустилась на скамейку и задумалась. Не случайно Гриш-ка тогда сказал, чтобы завела кошку или собаку. Мой характер ему не нравится! Потому что не дрожу перед ним, как остальные. Привык командовать. Повелитель!
— Ничего у вас, Рубик, не выйдет! — Я погрозила котёнку пальцем. А он, глупый, замахал хвостом и коготки острые выпустил. — Всё равно не боюсь вас. И хозяину твоему вредить не позволю. Это ведь он, конечно, стрелял спичками? Ну, Рубик, признайся, — сказала я. — Ты-то должен знать.
Рубик промолчал, но понял, что шутить я не собираюсь, коготки спрятал и опустил голову мне на ладонь. Ишь, подлиза. Хочет жить у меня!.. Вообще-то я бы не против: забавный. Я почесала его возле ушка. Рубик мурлыкнул и сладко зевнул, показав розовый язычок и острые зубки. Блаженно вытянулся. Будто и впрямь уже чувствовал себя законным жильцом. А мама? Позволит ли? Обрадуется ли такому подарку? В самом деле, свалился, как снег на голову. Я посмотрела на железный крюк с заострённым концом, затем перевела взгляд на видневшуюся на перилах царапину. Может, и здесь Грила постарался?..
— Эй, Рубик! — Я шевельнула коленями. — Удобно устроился! Давай, дружок, лезь в свою комнату.
Мне было жалко засовывать его в корзинку, тем более, он не хотел залезать обратно, упирался всеми лапками, но что я могла поделать? Ещё и крюк этот противный висит, глаза мозолит! Пусть скорей поднимает. Я покрепче завязала марлю, чтобы котёнок не вылез, и пошла к двери.
Так высоко, на девятый этаж, в лифте я не поднималась. И снова перед лицом — уродливые, вспоровшие гладкий пластик, буквы: «Грила». А надо ли заходить к нему? Не лучше ли просто поставить корзину у двери? Сам догадается. Да, так проще. И чего там увижу? Квартира, должно быть, как у нас—две комнаты, балкон, окна во двор выходят. Только вот видно дальше. Живут тоже с матерью вдвоём. Мать у него какая-то перепуганная, не здоровается. Лицо всегда нахмурено. Отец у них куда-то подевался. То ли за что посадили, то ли по какой-то причине сбежал. От такого сыночка сбежишь! Я вспомнила о своём отце и горько подумала: как всё, однако, похоже. Хотя... Нет, мой отец совсем не такой и ни от кого не бегал. Просто они с мамой оказались совсем рядом.