Не склонив головы
Шрифт:
В тот же вечер, по окончании работы, в дальнем углу на нижних нарах собралась группа «игроков». Лица у них были тревожны. Эти люди думали не об игре, они вели разговор совсем на другую тему. Подпольщики попали в трудное положение. И Луговой прямо сказал об этом своим товарищам.
— Ждать больше нельзя, — заключил Луговой. — Гестаповцы могут всех нас в любую минуту отправить в концлагеря. Понимаете, на наше место пригонят других и они снова будут создавать радары. Я считаю, что надо провести операцию сегодня же ночью. С Францем я уже договорился
— Правильно, другого выхода нет, — поддержал Лугового Алексей Смородин. Он хотел что-то добавить, но совсем рядом кто-то громко запел:
Понапрасну парень ходишь, Понапрасну ноги бьешь…Луговой поднял голову: на верхних нарах, свесив ноги и отбивая ими дробь по доскам, пел Пашка:
Ничего ты не узнаешь, Дураком назад пойдешь…Нервы у подпольщиков были натянуты до предела, они решали важный вопрос, а этот дурачится… Луговой вскочил на ноги и шагнул к Пашке, но в тот же момент увидел, что Пашка пристально смотрит куда-то в сторону. Луговой невольно обернулся. У стены, за печным выступом, нагнувшись, стоял судетский немец Отто. Он поправлял расшнуровавшийся ботинок. Заметив, что привлек к себе внимание, Отто распрямился и побрел по коридору на свое место. А Пашка, беспечно потирая ладони, как ни в чем не бывало, продолжал петь:
Ничего ты не узнаешь, Дураком назад пойдешь…Через несколько минут подпольщики продолжали прерванную «игру».
— Опять Отто? — сердито спросил Соколов.
— Да, надо быть осторожней… — ответил Луговой.
— Пора разделаться с негодяем! — Смородин вскочил с нар. — Ну подожди, доберемся до тебя, — погрозил он кулаком. — Доберемся…
Когда все разошлись, к Петру Михайловичу пробрался Смородин.
— Вы велели мне зайти к вам.
— Алеша, — Луговой взял его за плечи, — если не вернусь, то вы с Пашкой должны сами разыскать бумаги Аркадия Родионовича.
Луговой шумно вздохнул и, будто сбрасывая с себя какой-то груз, выпрямился. В бараке было сумрачно. Лампочки горели тускло и не могли совсем разогнать темноту наступающей ночи. Петр Михайлович обвел взглядом соседние нары.
— Аркадий Родионович сообщил тайник своих бумаг, — продолжил Луговой, — но проникнуть туда нелегко.
— В лабораторию? — у Смородина приподнялась одна бровь: — Ну, что ж, попытаемся.
— Нет, Алеша, не в лабораторию, в дом, где жил Аркадий Родионович.
— Он наверное сильно охраняется?
— Охраны нет, но в том помещении живут несколько гестаповцев. Понимаешь, надо сделать все тихо и быстро.
— Постараемся, Петр Михайлович, — заверил Алексей, — значит так, проникнем мы в дом, а потом…
— А потом, — перебил его Луговой, надо найти угловую комнату,
— Запомнил?
— Да, Петр Михайлович.
— Теперь слушай дальше, — Луговой склонился к самому уху Алексея и перешел на шепот: — Если я не вернусь через два-три часа, пробирайся в комнату этой же ночью. Рядом с кроватью Аркадия Родионовича окно, вот там, в тайнике и есть щель, а в ней спрятаны бумаги.
— Понял.
— Учти, бумаги очень важные.
— Что с ними делать? — спросил Смородин.
— Надо сохранить до прихода нашей армии. В крайнем случае, повторяю, только в крайнем случае — все уничтожить.
Не больше чем через полчаса после разговора с Алексеем Смородиным Петр Михайлович, воспользовавшись темнотой, выскользнул из барака и, обойдя часового у калитки в ограде, оказался на территории заводского двора. Прислонившись к стволу огромного дуба, Луговой стал ждать Франца Лебе.
А в это время по огромному заводскому двору шел Отто. Иногда он замедлял шаги, оглядывался. Лицо его, маленькое и подвижное, было настороженным. Отто выбирал наиболее затемненные участки дороги. Несколько раз он оглядывался назад и только после того, как удостоверился, что за ним никто не следит, повернул к двухэтажному зданию.
Около здания прохаживался автоматчик. Еще издали заметив приближающегося человека, автоматчик приостановился, поправил на руке оружие. Но узнав позднего гостя, молча пропустил его в подъезд. Только оказавшись внутри дома, Отто почувствовал себя уверенно. Он поднялся на второй этаж и вошел в одну из комнат.
— Герр лейтенант, — обратился он к дежурному гестаповцу, — доложите майору: прошу срочно принять меня.
В кабинете майор Шницлер пил кофе.
— Ну что? — коротко бросил Шницлер.
Отто взял со стола шефа местного отделения службы гестапо сигарету и, закурив, начал:
— Герр майор, час назад около русского Лугового собрались его люди. Я был совсем близко, но… — Отто сверкнул глазами, от злости у него даже побелело переносье: — Грязная свинья Алексеев чуть было все не испортил.
— Зачем же ты тогда пришел? — Шницлер резко отодвинул чашку.
— Думаю, что мне все же удалось узнать главное: по-моему, русские что-то замышляют.
— Что?!
— Как я понял, разговор у них шел о центральной лаборатории.
Майор Шницлер от неожиданности даже привстал: «Это просто какое-то безумие!» Сегодня лейтенант Меллендорф был отправлен рядовым солдатом на Восточный фронт за «допрос» русского профессора. Сам Шницлер минуту назад получил нагоняй за то, что допустил гибель профессора, и майор был уверен, что этого ему не простят, так легко не отделаться… А тут еще «центральная лаборатория!..» Нет, Шницлер окончательно терял голову, он чувствовал, что почва уходит у него из-под ног.
— Ты понимаешь, что говоришь?! — крикнул он посетителю.