Не спешите с харакири
Шрифт:
Новостей об Агентстве Пинодер все нет. Мы расстаемся. Я ещЕ никогда так часто не общался по телефону с Лысым. Если дела так пойдут и дальше, то мой гостиничный счет испортит мне аппетит, как бочка тухлой сельди – фужер шампанского.
В тот момент, когда я кладу трубку, появляется Толстяк в пижамных шакаренках в цветочек.
– Я сдал свой костюм в чистку и глажку, – говорит он – Правда ведь, невезуха! Мой первый костюм из белой фланели... Но я надеюсь заполучить его к концу дня, чтобы надеть на вечеринку к американке. Я цементирую его энтузиазм:
– Будет
– Чего это вдруг?
– Надо же понимать, что с твоей желтизной ты непрезентабелен! Он хмурится.
– Послушай, Сан-А, ты меня удивляешь. Здесь миллионы ребят с таким же цветом кожи.
– Да, но для них – это естественная окраска. Поверь мне, будет гораздо лучше, если ты отдохнешь. К тому же, твое вынужденное купание, да и...
Он молча возвращается в свою комнату, яростно захлопнув за собой дверь.
Глава 7
День заканчивается без приключений. К восьми часам ваш милашка Сан-А, выкупанный, свежевыбритый, накрахмаленный, с уложенными волосами и благоухающий, покидает свой селоп. Он стучится к Берю, но Берю отсутствует. Его величество обиделось и смоталось, не проронив ни слова.
Я спускаюсь в холл гостиницы и прошу портье вызвать для меня такси. Я зол, как собака. Плохо быть не в своей тарелке, да еще при этом шляться по чужой стране, не зная толком, чего ищешь. Я еще раз проклинаю свой бзик, заставивший меня очутиться в самолете и прилететь в Токио. Лучше бы я остался в Париже искать Гектора и Пино. Может быть, им сейчас приходится крайне туго, а тем временем ваш Сан-А метелит японских легавых, приняв их за бандитов. Он носится с конвертом, надпись на котором никто не может расшифровать, и спокойно наблюдает за тем, как японцы делают себе харакири... Он...
– Такси ждет вас, месье.
Я направляюсь к выходу. В тот самый момент, когда я собираюсь пройти через дверную вертушку, ее блокирует огромный японец в национальном костюме. Я уже собираюсь облаять его, когда признаю в нем Берю. Чувак хоть куда! На нем черное шелковое кимоно (то самое, которое он отважно вынес из дома Фузи Хотьубе), с зеленым драконом на спине, изрыгающим огонь. Толстяк корчит мне рожу. Возмущенный его жестом, я толкаю вращающуюся дверь. Берю начинает рычать, так как его пузо попадает между дверным затвором и вертушкой. Он вырывается и догоняет меня на улице.
– Как я тебе нравлюсь в этом костюме, Сан-А?
Я не могу сдержать улыбку.
– Ты похож на старого буддистского монаха. В честь чего ты так вырядился?
– На вечеринку!
– Какую вечеринку?
– У американки. В таком виде ты можешь официально представить меня как своего старого японского друга.
– Но...
Он преграждает мне вход в такси.
– Послушай-ка меня, Сан-А. Со мной такие штучки не пройдут! Ты втянул меня в эту дребедень, не спрашивая моего желания. А теперь собираешься идти развлекаться без меня. На кось выкуси!
В глубине души я чувствую, что бедный Толстяк прав.
– Ты не можешь выдавать себя за японца, так как не знаешь языка.
– Ну и что? Я ведь говорю по-французски.
– Да, но на этой вечеринке будут и японцы. Если они обратятся к тебе на японском, ты мигом сядешь в лужу.
– Ладно, я скажу им, что китаец, какая разница! Вперед! Как убедить этого упрямца? Я уступаю, и мы отправляемся в путь.
Миссис Ловикайфмен занимает роскошные апартаменты в современном здании. Нас встречает слуга в белой куртке и провожает в огромный салон, где хозяйка дома восседает на диване, предназначенном для военных маневров, в компании трех джентльменов.
Как я узнаю чуть позже, миссис Ловикайфмен никогда не приглашает к себе женщин. Она – женоненавистница и любит единолично блистать в окружении воздыхателей всех возрастов и профессий. Это крупная женщина примерно сорока лет, рыжеволосая, с горящим взглядом, полными губами, смехом, способным разрушить вдребезги структуру кристалла, резкими жестами и непредсказуемым поведением. И без психоаналитических сеансов профессора Ляпетриш из Трепанского университета серого вещества ясно, что эта жизнерадостная вдовушка совершенно чокнутая и киряет, как полк поляков.
Рульт уже на месте и уже бухой, так как успел швырнуть пару бутылок виски в качестве аперитива.
– Гляди-ка, златокудрая! – рокочет он – Дарлинг, я представляю тебе комиссара Сан-Антонио! Ходячая легенда французской полиции! А это Барбара, Сан-А. Лучшая шмара Соединенных Штатов и их окрестностей! Можешь поцеловать ее, она это любит!
Я вхожу в контакт, и как вы можете предположить, дорогие дамы, довольно плотный. Я награждаю Барбару парижским засосом, который, кажется, приходится ей по вкусу, а чтобы дать мне понять это, она обвивает руками мою шею и скользит своей ногой между моими. Рульт хлопает себя по ляжкам.
– Ну что, признайся, не ожидал такого феномена?! – горланит он, продолжая прихлопы.
Вот он уже со мной на «ты». У меня складывается впечатление, что я давным-давно знаком с этим парнем.
– Я обычно предпочитаю быть действующим лицом, а не статистом, – отвечаю я.
Наконец, хозяйка вспоминает о соблюдении приличий и начинает номер под названием «представление гостей». Мне показывают профессора Ямамототвердолобо, старика, морщинистого, как древний пергамент, который абсолютно естественно диссонирует с этим пьяным балаганам. Затем мне представляют старикашку-америкашку с мурлом измятым, как автомобиль для гонок со столкновениями.
– Папаша Хилджон! – объявляет Рульт. – Старый бродяга, который сколотил себе состояние в Токио, продавая брелки в форме атомных бомб.
А вот Тай-Донг-Педхе – блестящий таиландский актер, который сделал головокружительную карьеру в Японии, играя филиппинцев.
Я едва успеваю пожимать хрящи присутствующих.
– Дорогая Барбара, – говорю я, – я отважился привести к вам своего близкого друга, Бе-Рхю-Рье, который сгорал от желания познакомиться с вами.
Присутствующие разражаются смехом. Толстяк хмурится и вопросительно смотрит на Рульта.