Не спрашивай
Шрифт:
Три пятьдесят две.
— Ладно, что есть, то есть, — произнес Градец. (Это звучало бы лучше на венгерско-хорватском, на котором он периодически разговаривал). — Итак, — добавил он, — все это мы дополним нашим собственным опытом и описанием родины. И, только позитивным, пожалуйста.
Ласк и Термент, кивнули согласно, вынужденные подчиниться.
Три пятьдесят три. Гидросамолет неуклюже остановился возле парома. Тотчас же из него выбрался пилот — низкого роста, коренастый мужчина. Он был босиком, а на лице красовались посеребренные «авиаторы» (что еще кроме них?).
Три пятьдесят четыре. Такси мамы Марча с Дортмундером на заднем сиденье и работающим счетчиком застряло в правом ряду на Третьей авеню, а чуть правее 23-я улица, куда женщина и намеревалась повернуть, но возникла преграда в виде строительных или, наоборот, демонтажных работ. Экскаватор шумно работал, периодически «врезаясь» в движение автомобильного потока, вызывая затор (бип бип бип бип) и освобождая дорогу и снова останавливая трафик (бип бип бип бип) и опять уходя в сторону .
— Как наши дела? — спросил Дортмундер, как бы невзначай.
— Просто замечательно, — прорычала мама.
Три пятьдесят пять. Тини, не обремененный машиной, преодолел пять блоков. Он пересек Третью авеню на запрещающий сигнал светофора, но никто даже не посигналил.
Три пятьдесят шесть. Джон Мицкельмусс сделал глоток кофе и подумал, что он недостаточно хороший, но пить можно. Затем переключил свое внимание на священную реликвию, на левую бедренную кость Святой Ферганы, которая лежала теперь словно обнаженная маха на черном сукне, на высоком металлическом столе возле рентгена.
Процесс обследования этой кости усложнялся еще и наличием специальной инструкции. Согласно ней физическая целостность артефакта не должна быть нарушена, другими словами не законным считалось откалывать небольшие элементы от предмета и макать его во флаконы с кислотой. Таким образом, тестирование проводилось опосредованно при помощи света, температур, взвешивания и так далее, что, естественно, требовало больше времени, нежели расщепление и погружение в жидкость.
Три пятьдесят семь (бип бип бип бип бип бип бип бип).
— Возможно, — советовал Дортмундер, — мы должны выбрать другую дорогу.
— Ты говоришь, — произнесла мама Марча совсем недружелюбным тоном, — как мой мальчик Стэнли.
По-прежнему пятьдесят семь. Четыре парня с кучей багажа закончили посадку в гидросамолет. Пилот, приподняв бровь, спросил у Келпа:
— Ты идешь или нет?
— Нет, — ответил тот и посмотрел вниз.
Пилот как будто не услышал:
— Послушай, приятель, я улетаю.
— До свидания, — попрощался Келп.
Мужчина покачал сердито головой:
— Это гидросамолет и он стоит сейчас в доке. И если ты не летишь, то что делаешь здесь?
— Прогуливаюсь по городу, — объяснил Келп, но, заметив, что пилот не собирается оставить его в покое, решил покончить с этой болтовней и добавил: — Очень скоро, ваши люди попадают за борт.
Что было чистой правдой. Самолет на холостой ходу в доке беспокойно колыхался на волнах, поэтому лица пары пассажиров уже приобретали зеленоватый оттенок. Пилот, заметив это, выругался, вскочил на борт своего верного коня и попрощался.
Три пятьдесят восемь. Градец посмотрел на часы: 3:56.
— Он скоро будет здесь, — сказал он апатичным Ласку и Терменту.
Снова пятьдесят восемь.
— Хватит, — взвыла мама Марча, резко вывернула руль влево и промчалась сквозь перекресток, оставив за собой семь автомобильных аварий, но сама выбралась без потерь.
— Время, — пробормотал Дортмундер, поглядывая одним глазом на свои часы, а другим — на счетчик.
Три пятьдесят девять. Тини, остановив движение, пересек Первую авеню.
Ровно четыре часа дня. Как только гидросамолет отчалил от парома, на котором Келп остался единственным «уцелевшим», на севере, двигаясь в сторону побережья, рассекая волны, показался небольшой отполированный катер с подвесным мотором, как в фильмах о Джеймсе Бонде, на который тот имел привычку прыгать с проходящего мимо гидроплана. Стэн Марч в желтом мокром плаще и шляпе стоял у руля. Проворно и уверенно он корректировал скорость судна и мастерски остановил его прямо у ног Келпа.
— Вот, что я сделал, — начал Марч, наклонился и положил ладонь на грубые доски парома, чтобы придать лодке устойчивое положение, пока Келп на нее взбирался, — я повернул возле бруклинской стороны Губернаторского острова, чтобы там не наткнуться на паром к Статуе Свободы, затем прежде чем повернуть в сторону Уильямсбергского моста я проехался по стороне Манхэттена, потому что там меньше коммерческого транспорта.
— Хорошо, — сказал Келп. — Я думал, что тот самолет никогда, черт побери, не сдвинется с места.
— У нас есть еще время, — произнес Марч, даже не взглянув на часы.
Четыре ноль одна.
— Я не хочу сказать, что… — начал Дортмундер.
— Тогда и молчи, — посоветовала ему мама и направилась на восток, проскочив перекресток 26-ой и Второй авеню на красный свет, не обращая внимания на сигналы других авто, едущий в центр.
Четыре ноль две. Тини шагал по кучам мусора в тени трассы ФДР; грабители не последовали за ним. Впереди растянулся забор-сетка, а за ним разваливающееся старое здание паромной станции. Слева и справа под магистралью валялись детали старых машин. Но где, Тини задавался вопросом, Дортмундер и мама Стэна, где такси?
Едут и едут. (По-прежнему 4:02). C визгом вписавшись в левый поворот на Первой авеню после очередного игнорирования красного сигнала на 27-ой, такси мчалось вперед. Дым шел из-под колес, но мама Марча только подняла выше острый подбородок и уткнулась в лобовое стекло. Позади нее Дортмундер крепко вцепился в пепельницу. Ведь это была единственная вещь, за которую он мог держаться.
Четыре ноль две. (Да, все еще 4:02). Пока Марч направлял катер на север вдоль берега, Келп занялся белым медицинским халатом, извлеченным из бумажного пакета. Встряхнув нарядом, одолженным сегодня из клиники в центре города, Келп произнес: