Не тихий Тихий океан
Шрифт:
К примеру, прибывший из столицы еще в июне Михаил Матвеевич Стасюлевич являлся редактором либерального литературно-художественного журнала «Вестник Европы» и приехал, заинтересовавшись резким скачком грамотности в матросской среде на Второй эскадре. Он вообще вопросу продвижения грамоты в массы уделял большое внимание. А уж в столь необычном разрезе, так сказать… Вот и не удержался. А тут еще и такая тема подвернулась!
Другой гость из центральных губерний, начинающий поэт и писатель Иван Бунин, пустился в дальнее путешествие в поисках вдохновения и заработка. Хоть в данный момент он и сотрудничал довольно плодотворно с издательством «Знание», особой популярности и достатка пока не достиг. При этом писал быстро и гладко. А на подъем был легок и до новых впечатлений жаден. К тому же, несмотря на несколько излишнюю нервозность, ни в чем предосудительном до сих пор замечен не был. Так что в предстоящем деле пришелся, так сказать, ко двору.
Третий участник – Матвеев Николай Петрович – был из местных, владивостокских писателей и издателей одновременно. Фигурой в городе он являлся достаточно известной. Начинал с мастерового в литейном цехе на механическом заводе. Смолоду печатался в старейшей газете «Владивосток», а в прошлом году выпустил у Сытина книгу «Уссурийские рассказы». Сейчас работал над своим научно-популярным журналом, единственным в Сибири и на Дальнем Востоке, планируя выпустить его первый номер в конце года.
Родившись и проведя все детство в Японии (в Хакотдате и окрестностях) среди японцев, он любил Страну восходящего солнца, прекрасно знал язык и культуру, а потому просто не мог не поехать. Сведения, что состоял на учете в жандармском управлении Владивостока как сторонник социал-демократических идей фактами подтверждены не были, поэтому знание языка и прочие достоинства перевесили подозрения в политической неблагонадежности.
Всех троих еще раз тщательно проверили и официально утвердили только после беседы с новым наместником. С каждым он говорил отдельно. Правда, по причине хронической нехватки времени, неизменно в дороге, при переездах с объекта на объект или с отряда на отряд. Тем не менее собеседники оценили. Кстати говоря, эти переговоры стали для Михаила Александровича чуть ли не самыми приятными минутами за долгие недели перед выходом в море.
Сам же Михаил, составив свое мнение, выкроил полчаса, чтобы перед началом рискованного мероприятия навестить Рожественского. Тот шел на поправку, но его все еще мучили нестерпимые головные боли. Доктора говорили, что это нормально и должно вскоре пройти. Для облегчения самочувствия давали какие-то порошки. Что в них было, морфин или кокаин, им виднее, но порою от них он бывал немного не в себе. Видимо, в такой день и попал к нему великий князь.
Было раннее ненастное утро воскресенья. С залива тянуло промозглым сырым ветром. Но в палате ничего этого не ощущалось. Сухое тепло шло от хорошо протопленной печи, а дождь и ветер остались за высокими окнами. Выглядел Рожественский неважно. Какой-то угрюмый, бледный. Полулежа в постели, он вглядывался в хмарь за стеклом. Визитеру обрадовался, пошутив, что тут словно уже под арестом. Некоторое замешательство Михаила, вызванное этим своим сравнением, не заметил, указав на диван рядом, явно готовясь слушать и предложив не терять времени.
Сначала все было нормально. Выспросил о ходе подготовки к походу, одобрил, особенно затею с журналистами. Но, к удивлению Михаила, из всех троих кандидатов-соотечественников знакомой ему показалась только фамилия Бунина, совсем еще молодого и далеко не настолько популярного, чтобы о нем мог слышать морской офицер.
Неизвестность Стасюлевича можно было объяснить тем фактом, что сей господин прибыл из Петербурга уже после ранения Зиновия Петровича, а раньше они точно нигде не пересекались. Однако Матвеева бывший наместник точно должен был знать, как известного местного краеведа. При организации обороны Приморья штаб активно сотрудничал с организованной им в июне геолого-этнографической группой. Но теперь Рожественский, услышав эту фамилию, только одобряюще кивнул, совершенно без эмоций, словно впервые об этом слышал.
Зато про Бунина сразу что-то начал рассказывать. Причем говорил так, словно был знаком не только с его творчеством. Даже обронил пару фраз про него самого, в том числе про характер, пояснив, что это из-за папаши-выпивохи. Со временем пройдет.
Когда удивленный Михаил попросил пояснить, откуда такие подробности, спокойно ответил: «Николай рассказывал». Потом хотел что-то добавить еще, но, словно вспомнив, тихо оборонил: «Ах да. Во Франции это он уже после. И похоронят его там же. В пятьдесят третьем, кажется». Потом снова впал в задумчивость, негромко и сбивчиво заговорив:
– Знаете, со мной теперь уже все кончено. Я точно знаю. И это не про здоровье. Поправлюсь, куда я денусь. Но не простят мне того, что наворотил. Такая вольница!.. Сколько казенного железа перепортили, денег извели «понапрасну»!
В это негромко оброненное «понапрасну» он вложил столько боли, обиды, еще чего-то непонятного. Даже замолк ненадолго. И снова с паузами.
– Многим я ноги оттоптал… А матросиков поголовно грамоте учить – вообще почти крамола. Но Николай считал, так лучше, и я с ним согласен. Для дела огромная польза… Лишь бы не забросили теперь это все на радостях. А то опять какой-нибудь вооруженный резерв выдумают. Но про то пусть у Иессена голова болит. Мы с ним о флотских делах говаривали. А вот армейское все вам тянуть. Больше некому. В Маньчжурии получилось, даст бог, и в остальном… Хотя бы основное… Чтоб, когда время придет, в каждой кабине радиостанция, в каждом танке. Чтоб не флажками или покачиванием крыльев команды отдавать. Чтоб как положено… И радиотехнику нашу развивать, да толковых изобретателей поддерживать, а где и проталкивать. Так, глядишь, и радар не у них, а у нас раньше сделают и в дело введут.
Потом задумался на минуту и продолжил, но еще более непонятно:
– Как там дальше будет? Николай, наверное, знает, но он ушел! Оставил меня! Его еще где-то ждут. Но я ни о чем не жалею и отвечу за все. А иначе был бы вообще ужас! Такой позор! Разгром!.. Флаг спустить! Немыслимо! Хорошо, что только я теперь знаю! Да и слава богу!.. А с Германией России больше по пути, чем с Англией. Хоть и тут ни в коем случае расслабляться нельзя. Шпионство у них в крови. В этом они далеко впереди всех. Чуть зевнем, все выведают и с носом оставят. Но вояки и работяги отменные и слову верны. У нас немцы служат еще с петровских времен. И как служат! А альбионцы не приживаются. Гниловаты потому что. По натуре своей гниловаты. Им бы все интриги плести, чтоб чужими руками. Понятие чести особое, удобное. Для них удобное.
На этих словах отвернулся к стене, закрыл глаза и замолчал на долгие две минуты. Михаил уже хотел уходить, решив, что собеседник заснул, но Зиновий Петрович остановил жестом руки. А потом, словно очнувшись, как ни в чем не бывало принялся расспрашивать о наступлении в Маньчжурии, и никаких «закидонов» больше не было.
Расставшись с ним, Михаил, усевшись в экипаж, перебирал в уме все непонятки, что услышал. «Радиостанция в каждой кабине?!» Какая связь между… Подходящего значения для этого новомодного англицизма, обозначавшего, если на французский манер, место для переодевания на пляже, а на английский – какую-то хибару, хижину, сочетавшегося с радио, так и не смог подобрать. А «в танке» – это еще хлеще. Какая связь между большой бочкой для хранения жидкостей и беспроводным телеграфом? «Сигнализировать флажками» – не ново и ясно откуда, но «покачиванием крыльев»?! Это-то как понимать вообще?! Еще «радар» какой-то, опять же в связи с радио?! А про разгром, позор и спущенный флаг?!
Так и не придя ни к каким заключениям, для себя решил, что это все от раны и вызванной ею болезни, вот мысли и путаются. А про Николая – он же постоянно молится Николаю Угоднику. Да и нам не грех. Не след о духовном забывать в мирской суете, хоть и военной! И приказал ехать в Кафедральный собор, где всего неделю назад снова выставили порт-артурскую икону «Торжество Пресвятой Богородицы», еще раз прибывшую из Маньчжурии.
Тогда это событие вызвало немалый ажиотаж. Многие верующие были убеждены, что именно заступничество Богородицы помогло одержать победу над сильным, хитрым и храбрым врагом на Сыпингайских позициях. Хоть образ так и не удалось переправить в Порт-Артур, что, по их мнению, и стало причиной падения этой мощной крепости, она, видя настойчивость истинных христиан, сделавших для этого все возможное, начала оказывать свое покровительство русскому воинству.