Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

Филиппов Александр Геннадьевич

Записка никак не касалась Славика. В ней сообщалось коротко: «Гр. Милохина! Прошу позвонить мне по телефону 68—31—51 касательно обстоятельств, предшествовавших смерти гр. Шнеерзон. Участковый Петров».

Ирина Сергеевна сразу же набрала указанный номер, попросила пригласить к телефону милиционера Петрова. После минутной заминки он взял трубку. Узнав, кто звонит, обрадовался и сказал, что, если Ирина Сергеевна не возражает, он подъедет через полчаса для важного разговора, связанного с проводимым дознанием по факту самоубийства известной ей гражданки.

Участковый оказался тот самый, что приезжал давеча. Был он высок, молод, белобрыс, раскрасневшийся от полуденной жары.

Предложенный ею чай милиционер пил, громко прихлебывая, и выпил, отнекиваясь поначалу, три чашки. Так же конфузясь, хрупал печеньем, и Ирина Сергеевна поймала себя на том, что с удовольствием кормит здорового сильного мужика впервые за последние… лет десять, наверное, если, конечно, не считать Славика и его друзей, и засмущалась отчего-то, краем глаза замечая, как работают желваки на пылающих, шелушащихся слегка от солнечного ожога щеках участкового, как легко разгрызает он крепкими зубами не слишком удачно получившееся на этот раз, пересушенное в духовке печенье. Отодвинув чашку, милиционер достал из тощей папочки лист бумаги и авторучку.

– Дело в том, – сказал он доверительно, – что криминала в гибели гражданки Шнеерзон мы не нашли. В момент самоубийства в квартире она была одна, дверь оказалась запертой на щеколду изнутри. Записку предсмертную я вам показывал, эксперты однозначное заключение дали – ее рукою написана. Так что с этой стороны все в порядке. То есть, в смысле криминала, конечно, – спохватился он. – Знаете, когда журналист гибнет, всегда подозрения возникают. Коллеги волнуются, общественность. Ну и… национальный вопрос еще. Вы меня понимаете? Так что мы уже в таких делах обжигались, а потому на опережение работаем, копаем на всякий случай, чтоб к нам претензий потом не возникало. Начнут, нее кому, не лень версии да догадки строить, а нам проверяй… И все-таки одна нестыковочка в этом деле имеется. В записочке посмертной сказано, что расстается с жизнью гражданка Шнеерзон добровольно по причине смертельного заболевания. Не желает медленно и мучительно умирать от рака, просит никого не винить… Помните?

Ирина Сергеевна торопливо кивнула – еще бы не помнить! Она ведь сама отвела Фимку к докторам, которые и обнаружили страшный недуг.

– Так вот, – продолжил участковый, – а судмедэксперт, который вскрытие тела производил, никакого рака у нее не нашел. Гастрит, пишет он в своем заключении, есть, камешек в почке – кажись, в левой, – еще что-то… по женской части… А рака, то есть опухоли злокачественной, ни в желудке, ни в других органах нет. Как же так получается?

– Н-не знаю, – пожала плечами обескураженно Ирина Сергеевна.

– Может, вы знаете, где ей диагноз поставили? В каком лечебном учреждении. Не сама же она себе такую болячку выдумала. Где-то ее обследовали…

– В нашей поликлинике, – подтвердила Ирина Сергеевна, – где я медрегистратором работаю. В третьей городской.

– Фамилия врача?

– Ой, я не помню… сейчас… Да, заведующая поликлиникой, Нина Анатольевна, посоветовала Фимке… Евфимии то есть, обратиться в нетрадиционный центр «Исцеление».

– Кстати, к вам, как к работнику регистратуры, вопрос. Раз гражданка Шнеерзон в вашей поликлинике обследовалась, то на нее должна была какая-то меддокументация сохраниться. Ну, я не знаю… медицинская карточка, анализы…

– Нет, – покачала головой Ирина Сергеевна, – карточку на нее мы не заводили. Она не на нашей территории проживает, и страховой медицинский полис не приносила. Сейчас же любую процедуру, обследование можно за плату пройти. Ну, она и прошла. А результаты – рентген желудка, УЗИ, еще что-то… у ней на руках оставались… А потом завполиклиникой по ним увидела, что рак нашли, и посоветовала

в «Исцеление» обратиться. К Константину Павловичу Кукшину. Фимка… к нему сходила, а выйдя ругаться стала: он, мол, болтун и лжец. Ну и… все. Больше я ее не видела.

Участковый торопливо записывал. Закончив, протянул бумагу Ирине Сергеевне.

– Прочтите, поставьте дату и распишитесь.

Ирина Сергеевна не слишком внимательно пробежала глазами по его каракулям и поняла, что милиционер почти дословно, только без пауз, записал ее рассказ.

Спрятав бумагу в папку, милиционер, вежливо попрощавшись, ушел, а Ирина Сергеевна осталась на кухне, грызла печенье и размышляла о загадочной болезни, сгубившей Фимку.

Смерть подруги, деловитой и доброй, тараторящей беспрестанно, перескакивающей от одного дела к другому, падкой на все блестящее, заметное, будь то тема для новой статьи или мужчина («Ирка, ты бы видела его глаза! Он та-ак на меня смотрел!»), ошеломила Ирину Сергеевну. В ее представлении люди с темпераментом Фимки должны жить лет по сто, не меньше. Все-то им интересно, все-то их касается. И вдруг – неизлечимая болезнь, которую теперь не могут определить, самоубийство. Дикость какая-то – как сказала бы сама Фимка, случись такая история с кем-то из ее знакомых – таких же молодых, жизнерадостных.

Ирина Сергеевна, оторвавшись от раздумий, решила не затягивать с визитом к Новокрещенову – ищи потом его домишко в сумерках среди развалюшек в темном неосвещенном квартале.

Вечер приближался, плазменное солнце висело низко, у самого окна, обдавая тесную кухоньку жаром. Ирина Сергеевна заперла квартиру и вышла на улицу, где все-таки чувствовалось легкое дуновение ветерка, остужающего раскаленный, оплывший под беспощадными солнечными лучами город.

Старый район, где обитал бывший муж Фимки, находился неподалеку, через три остановки. Его узкие улочки, застроенные рядами одноэтажных особнячков, заросли тополями и кленами, а обитавшие тут вечные старушки на трухлявых крылечках ждали с незапамятных времен кого-то, вглядываясь потускневшими глазами в конец горбатых, заплесневелых улочек, да так и не могли дождаться…

Осторожно ступая по усыпанной золой тропинке, как по скрипучему праху, шла Ирина Сергеевна к человеку, которого знала много лет назад молодым, полным надежд и честолюбивых стремлений.

Удивительно, что именно здесь нашел пристанище Новокрещенов, которого Ирина Сергеевна всегда считала жестче, целеустремленнее Игоря. И если уж его укатала жизнь, пережевала и выплюнула, поселив в этой убогой обители невостребованных нынешним временем людей, то и тестообразный Игорь вскоре непременно окажется где-нибудь по соседству, если его новая жена Люська исполнит угрозу и выставит выпивающего явно не в меру мужа из «фамильных» хором, прикупив ему милости ради хибарку в таком же городском захолустье

А как празднично начиналось все двадцать лет назад! Фимка познакомилась с двумя молодыми докторами, проходившими врачебную практику, и представила им Ирину. Похожих парней в то время часто в кинофильмах показывали – умных, ироничных, цитирующих при случае стихотворения Евтушенко или Евангелие, способных в компании, погрустнев после пятой рюмки, выщипать из гитары что-нибудь прочувственное, полузапретное, из Окуджавы, например.

Ирина Сергеевна спохватилась, поняв, что плачет, промокнула глаза уголком платочка. Остановилась, огляделась. Кажется, пришла. Вот проулочек с приметным вековым тополем, зияющим у комеля выжженным дуплом. Прохожие использовали пустотелый ствол вместо урны, и кричащая горелой чернотой полость была заполнена грудой мятых пластиковых стаканчиков и обертками от мороженого.