Не вижу, не слышу, не чувствую боли

Штром Вероника Ивановна

– Опять я что-то не понимаю, - страдальчески произнес Гон, и тоже обнял Курапику, требуя спою порцию внимания. Парень на это только хохотнул и осторожно встал, придерживая так и не отлепившихся от них мальчишек.

– Наверно, сейчас уже не время для разговоров, - улыбнулся.
– Нам пора возвращаться, - покачал головой.

– Мы так и не успели с тобой поговорить! Опять!
– раздосадовано произнес маленький Усилитель. Перевел взгляд на Увогина.
– Почему вы не может оставить его вместе с нами на пару дней?
– высказал суть своей претензии, верно оценив расстановку сил. Курута наверняка мог бы, и хотел бы, с ними побыть, но если он опять уходил, то на это должны были иметься причины. А других причин, кроме этой парочки, Фрикс просто не видел.

– Тогда, за него будет волноваться

вся наша семья, - просто произнес Усилитель, заставляя Биски внимательно вслушиваться и вглядываться в чужую мимику и жесты. Нет, эти люди не врали. Удивительно. Преступники, бесчеловечные чудовища по слухам, но между ними действительно была какая-то... семейная связь. Даже этот Манипулятор-социопат, и тот показывал свое волнение, когда видел, что их младший сражается с фокусником. К слову о Хисоке - мужчина удивительно быстро пришел в идеальную для себя норму, даже без намека на привычный почти уже съезд крыши. Стоит себе, ухмыляется, тасуя колоду карт. Удивительно, что молчит - будто задумал нечто неприятное.

– Он прав, Гон, нам нужно обратно. Но думаю, вскоре мы увидимся наподольше. Например, в одном из городов. Как вам идея о мороженом?
– чужое предложение заставило мальчишек оживиться и тут же скиснуть.

– Это все вопросы к той бабке, - уныло протянул Киллуа, возвращаясь к привычному амплуа мальчишки-котенка.

– К... бабке?
– уточнил Курапика, удивленно и перевел взгляд невольно на единственную девочку в их компании. Жуткое зрелище, надо сказать. И не настоящий вид этой дамы, а то, как "мило" она сейчас улыбалась, сжимая кулачок.

– Кажется, нам нужно серьезно поговорить, Киллуа.
– Проворковала, заставляя Золдика позеленеть.
– О том, как надо обращаться к Учителю!

– 26-

Наконечник Клинка Правосудия проникает в чужое тело через силу, ощущая сопротивление мышц и чужого Нен, что пропитывает эту плоть, стремясь защитить. Скованный цепью Усилитель выдыхает хрипло, его дыхание, в холодной ночи пустыни, вырывается наружу с кровью и даже паром. Внутри Курапики лишь ненависть, пустота и желание мстить - он изъеден этим чувством, как сердцевина внешне здорового дерева подточена тлением и жуками изнутри. У него нет никого - даже друзья отходят на самый дальний план, когда он позволяет безумию алых глаз завладеть собой, слышит шепот мертвых родичей, настойчиво подталкивающий его к краю, за которым только черный провал. Столкнуть туда всех Пауков - а затем упасть самому, ведь жить дальше нет ни сил, ни желания. Он просто исчерпывает себя, выкладывается на износ.

– Каковы способности членов труппы? Говори, или умрешь, - слова хриплым рыком прорываются через стиснутые до боли зубы. Но мужчина напротив, только усмехается звериным белоснежным оскалом, окрашенным кровью. Его лицо разбито, как и тело, он знает, что проиграл, пойдя на поводу у самого себя и своего желания отомстить противнику. Но дух Усилителя не сломлен, он не скажет, ни слова, о своей семье ублюдку-с-цепями.

– Убей меня, - повторяет вновь. Клинок в груди вонзается в сердце спустя всего одно мгновение от этих слов, и последнее, что видит в этой жизни Увогин - горящие алые глаза, пришедшего мстить мальчишки. "Красивый" - невольно проносится в затухающем мозгу. На заднем фоне мельтешат мысли о том, что будет с Шалнарком - как холодный мальчика переживет произошедшее? Переживет ли вообще? А затем наступает темнота и пустота, когда его душа отлетает от тела.

Курапика смотрит бездумно на мощное тело напротив, всего пару минут назад полное жизни, яростной энергии, желания жить. И падает на колени, стискивая лицо руками. Алые глаза клана жгут его глазницы - он хочет вырывать их, выцарапать и избавиться, они словно полны гнили, проникающей в его мозг, разлагающей сознание, превратившей его... в убийцу. Губы невольно шепчут молитву, она возносится к небесам, но те остаются безмолвными, некому ответить на просьбы о помощи, некому дать покой последнему из клана Курута. Их боги так же мертвы, как его родичи, как и он сам. Запрокинув голову, мальчишка видит, что луна над пустыней столь же багровая, как мир вокруг, окрашенный рубином, яростью, болью. Эта луна сочится кровью, пролитой сейчас. Тяжелые капли падают вниз, на землю, марая золотые, коротко обрезанные волосы, женственное лицо, которых он так стыдится. Лицо, волосы и тело, не подобающие воину - Курапика скрывает их за ритуальными одеждами клана, уродует сам себя, как может. И сейчас снова это делает. Запятнал себя в чужой крови, утратил последнюю невинность души, взяв на нее грех убийства.

Месть священна - шепчут предки в его ушах, и он проглатывает слюну, смешанную с желчью, его выворачивает наизнанку, но мальчишка держит

все в себе, покорно склоняя голову, внимая чужим словам, желающих отмщения родичей. Собственные мечты и мысли не важны - он утратил их давно. Как же тяжело улыбаться тем, кто назвал его другом, тем, кто принял глупого юного Курута в свою семью. Улыбаться и врать, делая вид, что все в порядке, что он силен, что справиться. А с каждой произнесенной ложью - душа отмирает от тела, распадается в невесомый отгоревший пепел. Они не видят этого, пусть и ощущают подвох. Вот Хисока - этот безумный фокусник - он глядит насквозь и внутрь, ему нравится нажимать в самые болезненные места, смотреть, сколько еще протянет его временный партнер. Рыжего убийцу, интересует только его будущий поединок с главой Риодана, но Курапика тоже хорош - как временная игрушка, стянутая на живую нитку, что выдержит одну-две игры, перед тем как разлетится в клочья. Он ускоряет этот момент, дергая за подгнившие швы нетерпеливо, смеется безумно, временами перекрывая шепот мертвых в чужой голове, желает проникнуть в самое нутро - убедиться, насколько много живого там внутри еще осталось. Однако, тебя ждет разочарование Хисока. Только что, Курапика сжег последнее, что в нем было, переступив через черту. Теперь он мертвая, выгоревшая оболочка, живой мертвец, сосуд полный мести и марионетка собственного прошлого.

Прошлое... Он смотрит на мертвого Увогина и наполняется болью до краев вдруг, хочется кричать, срывая горло, пока он не потеряет голос. В голове непроглядная чернота, когда Курапика пытается вспомнить. За что он мстит? За клан? Так почему он не помнит ни одного лица - лишь аморфные тени, кружащее вокруг, с пустыми дырами на местах глазниц. Они облепляют его, дергают за волосы, замораживают мертвящими прикосновениями кожу. Их шепот сливается в белый шум, затмевающий всякие мысли, мешающий мыслить, рассуждать здраво, опираясь на логику и рассудок. Но где-то в глубине, слабо тлеет знакомо-незнакомая искра. Ярость и неприятие. Она заставляет поднять взгляд на мертвое тело напротив. Увогин - это имя звучит более близко, чем даже шепот в голове. Курапика протягивает руку вперед, закрывает замершие навсегда светло-карие, звериные глаза. От мужчины пахнет так знакомо, так хорошо - мускусом и мылом, чистотой и силой, и еще сладкой ноткой, будто попавшей на его кожу с чужого тела.

Курапика хватается за голову, ощущая, как та раскалывается, кружится, отчаяние затягивает его глубже - туда, где темнее всего. Он поднимается с земли и движется, как в тумане... чтобы оказаться напротив скованного цепями мужчины в черном плаще. Взгляд темно-графитовых глаз холодно-равнодушен, он оценивает и ощупывает мальчишку перед собой, как кусок мяса на прилавке, выискивая слабые стороны, рассчитывая, как избавиться от незадачливого мстителя. Курута ощущает собственно недоумение от этого взгляда и злится сам на себя. Он должен ненавидеть - гореть ярко, пока не вспыхнет в последний раз или пока свечу его жизни не погасит чужая рука, а вместо этого стоит, замерев напротив, и стискивает судорожно холодные звенья цепи в своих пальцах. Куроро Люцифер - глава Риодана, вор и убийца, холодный и расчетливый до мозга костей. Даже в оковах, он смотрит сверху вниз надменно и снисходительно, как на истерящего ребенка, требующего, сам не знает чего. На ребенка, которого он убьет - потому что этот мальчишка посмел пойти против его семьи, принести в нее горе, переполняя чашу их и так не глубокого терпения.

Последний из Клана Курута, тянет цепь на себя, заставляя мужчину приблизиться. Предки шепчут о свершении мести, о его священном долге, но он по-прежнему блуждает в темноте. Парень не помнит ни одного живого лица, ни крохи тепла, что потерял. И ему больше хочется уткнуться в белоснежную опушку плаща, услышать терпко-горький запах хвои и лимона, нежели раз за разом впечатывать кулаки в чужое лицо до крови, но, тем не менее, не имея сил стереть эту надменную фальшиво-дружелюбную усмешку, от которой, по коже бегут искры холода. Откуда он вообще знает, как пахнет чужая кожа, каковы эти губы на вкус? Как во сне, рука поднимается снова. Он хочет отрезать ее, сломать себе все пальцы, раздробить их в мелкое крошево - но может лишь слепо повиноваться невидимым ниточкам, заставляющим его пронзить Клинком Правосудия чужое сердце. Зрачки Люцифера сужаются на миг, от острой боли внутри грудной клетки, но это все эмоции, что можно прочесть на его лице, прежде чем оно станет снова безмятежным и снисходительным, когда Курапика будет запечатывать его. Однако, в чужих глазах Курута может видеть свой смертельный приговор, обещание того, что лидер Труппы Фантомов не остановится не перед чем, пока не отберет у мальчишки напротив, все, что тот имеет. А затем забреет и жизнь. Он просто не знает, что Курапика уже мертв - ему хочется вытолкнуть эти слова из себя, раскрыть собственное нутро, заполненное чужими холодно-обжигающими чувствами, но только не видеть больше презрения в красивых опасных чертах скованного хищника.