Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
А напряжение, все нарастало год от года, пока однажды, этот гнойный нарыв не лопнул, превращая людей вокруг в животных. Вокруг дома полыхали огни, слышался шум снаружи - толпа накручивала сама себя, прежде чем решиться напасть. Отступать было некуда, точно так же, как и прятаться. Он как сейчас - четко и ясно помнит те мгновения. Тонкая и хрупкая фигура в кимоно самой простой дешевой расцветки, все равно смотрелась императрицей - разворот ее плеч, гордая посадка головы, легкая улыбка, которую мать не теряла, даже занимаясь грязной работой. Она опустилась на колени рядом с ним. Глаза мальчишки светились расплавленным золотом, обжигающим, безумным - искра, которую он получил от своего отца, разгорелась в яркий пожар, заставляя его кривить губы и скалить клыки зло, опасно. Он не унаследовал способности перевоплощаться в лиса - подобное недоступно полукровкам, но зверь царапал его нутро изнутри, вырывался рычанием из глотки.
Меж ладоней матери замер бумажный журавлик, оригами, на крыле которого она нацарапала несколько аккуратных предложений.
–
– Не хмурься, хороший мой.
– Качнула головой, - лучше улыбайся всегда и никогда не показывай окружающим, что они смогли зацепить тебя, - поцеловала невесомо в висок. Мальчишке ничего не оставалось кроме как протянуть ей ладонь. Иногда, когда все шло совсем плохо, мать просила у него пару капель крови. С ее помощью, она могла притворить в жизнь то, что называла заклинаниями. "Магия" - говорила она загадочно и солнечно улыбалась. За эту улыбку он был готов убивать, особенно если бы однажды увидел, что она адресована не ему самому.
От одной крохотной алой капли, журавлик ожил - взмахнул крылышками, встряхнулся, словно живая птичка и вылетел окно, только его и видели. А она снова обняла его, прижала к себе. Хисока зажмурился счастливо от близости чужого тепла, ароматов ее кожи и волос, что гладкой черной волной падали до пола. Он не знал, что делает это в последний раз в жизни. Его спасло то, что сжигать дом просто так не хотели - жители хотели расправы, и потому ворвались внутрь, желая вытащить ведьму и ее отродье наружу, на улицу. Их встретил веер из острых, как бритвы, метательных звезд, пробивших головы навылет. Маленькая, беззащитная женщина в скромном кимоно, просто стряхнули их с рук - как капли влаги. Уже гораздо позже, не узнал, что она принадлежала к старинному клану убийц. Младшая в семье, хрупая здоровьем - девушка получила классическое образование наемника, пусть и не могла реализовать его полноценно, и едва начал осваивать Нен, когда узнала, что носит под сердцем ребенка. Она оказалась зажата в нейтральных землях между территориями своего клана и его соседей. Крохотная провинция, ничейная земля. Родичи обещали убить опозорившую их девушку и ее сына, если она вернется в их владения. О том, что сделают с ней противники семьи, и думать не стоило. Нравы там были ужасные, жестокие. Именно поэтому, она не смогла покинуть ставшую столь не уютной родину.
Мать превратила двор их тихого мирного дома в кровавое поле боя - она не церемонилась, перерезая коротким клинком чужие горла, снося головы одним взмахом остро отточенной стали, напоенной ее слабой аурой. Хисоке тоже пришлось несладко, он делал все, чтобы его не смогли схватить, вертелся юлой, с таким же коротким мечом как у матери, с которым она учила его управляться. Она и не надеялась выжить, видимо - от того нападала, не обращая внимания на боль и раны, улыбаясь в лицо своим врагам. Но то, что хотела, женщина сделала - выиграла время. Он видел, как она упала на землю, покрытая кровью, с открытыми, замершими глазами, напоминающими холодные черные стеклышки. Толпа вокруг ревела, сам Хисока уже был покрыт многочисленными порезами и синяками, когда вдруг, окрестные дома начали вспыхивать словно спички. В тот день, он впервые увидел своего отца - длинноволосого рыжего демона с изогнутыми рогами, и расписанной темным золотом кожей. Он не шел - плыл вперед, в свободных одеждах, и вокруг него занимался настоящий ад. Это пламя нельзя было загасить водой. Оно с остервенением ело чужую плоть, превращая людей в живые факелы. Горожане разбежались кто куда, спасаясь, а Хисока кинулся к оставшемуся лежать телу женщины в расцвеченном кровью кимоно. Черные волосы выпачкались в пыли, на лице так и застыла улыбка. Но в его руках была только лишь пустая бесполезная оболочка, утратившая то, что было так дорого ему. Рычание вырвалось из детского горла, привлекая внимание демона. Взгляды двух пар золотых глаз встретились. В следующий миг, Хисоку оторвали жестко от тела женщины, вздергивая в воздух. Он клокотал, царапался и кусался, но словно не мог причинить, ни малейшего вреда. Уже став подростком, он узнал о Нен и понял, что и мать, и отец умели ею использовать, но в тот момент, алая пелена затмила его мозг, и он мог лишь подчиняться инстинктам, желая разорвать обидчика в клочья.
Не сказать, что он был сильно нужен Клоду Моро. Мужчина прибыл на родину предков по своим делам, осел здесь надолго, но все равно не планировал оставаться навсегда. Некогда, он убивал людей просто из-за желания найти кого-то, кто действительно поймет его. Но его поймали раньше, чем он вошел в силу, засунули в тюрьму Ассоциации Хантеров - куда отправляли все заключенных имеющих Нен-способности. А оттуда, его вытащил уже Саргатанос. Сначала, Клод хотел просто выжить, чтобы отомстить. Но затем, что-то сдвинулось в итак социапатичной голове лиса - он раз и навсегда выбрал себе пару, с которой хотел быть, таковы уж его гены. Расставание было неимоверно болезненным. Клод охладел даже к убийствам - просто устранял все неугодных, словно мусор. Возросшая после операции чувственность требовала выхода, но он, с каким-то подспудным мстительным удовлетворением пренебрегал ею, пока та не накапливалась критично, сводя его с ума. Именно в таком состоянии, ему под руку и попалась мать Хисоки. Она выжила - скорее из-за чужого пренебрежения, нежели милосердия.
Все это - свое детство, юность - Хисока предпочитал не помнить. Так было и проще, и легче жить. Он шел по этой жизни с улыбкой - временами, с настоящим оскалом, никому, не показывая свои слабые стороны. Лишь чертов мальчишка Курута, что смог так сильно измениться, умудрился заглянуть за ту маску лиса, за которой Хисока прятал свои настоящие чувства. Он стал маленьким, но самым настоящим хищником - и вместе с тем, обзавелся той самой обманчивой мягкостью, которая могла покорить даже такого безумца как фокусник. Был простой игрушкой для развлечения - а стал серьезным противником, позволяя забыть обо всем - в том числе о том, кого Хисока хотел бы видеть рядом несравненно больше. В этом, лису помогала его привычка не вспоминать. Он приказал себе забыть до поры до времени - и забыл тонкие черты, черные глаза, кошачьи плавные движения.
Сегодня же, табу памяти оказалось нарушено. Стоило ему лишь смежить веки, рассчитывая подремать пару часов - уснуть полноценно после столь восхитительного сражения, фокусник все равно бы не смог - как его затянуло в темную, топкую черноту и зыбь. Сознание поплыло, но не привычно-адреналиново-безумно, а будто запутываясь в невидимых сетях, отключаюсь. Он снова был маленьким мальчишкой посреди разъяренной толпы. В нос ударил удушливый запах гари, за спиной полыхал адовым пожаром их с матерью дом. Хисока оглядывался вокруг, пытаясь найти хотя бы взглядом высокую черноволосую фигуру, но вместо этого видел лишь оскаленные зло лица - одинаковые в своей ярости и ненависти, будто пластиковые. Люди тянули к нему руки, желая порвать в клочки маленького ребенка. Хисока оскалился так же на это, ухмыляясь совсем не по-детски, заклокотал низко. На руках появились когти, а меж пальцев замелькали карты, что могли резать чужие части тела, будто куски масла. Он не знал, почему именно карты, не помнил ничего, и в голове билась лишь одна единственная мысль - найти мать. Мальчишка рванулся вперед, разрывая в клочья противников, ощущая бешеный садистский угар в крови.
Его когти впивались легко в чужую плоть, взрезая ее, заставляя кровь взлетать вверх каскадом ярко-алых брызг, напоминающих конфетти. Адреналин в крови превращал ее в раскаленный металл, жгущий жилы, и толкал его вперед - заставляя проходить через плотную человеческую массу бешеным волнорезом. До тех пор, пока его когти не нашли еще одну жертву... и время замерло, когда он поднял лицо вверх, встречаясь с остекленевшим взглядом черных глаз. Рука Хисоки по запястье тонула в теле матери, ощущая горячую кровь и подрагивающие мышцы. Прошла всего секунда, растянувшаяся для мальчишки в вечность. В голове рвалось что-то, виски взрывались невыносимой болью. Он зажмурился, пытаясь вывернуться из кошмара, но все что смог - лишь вернуть себе взрослый облик. С показавшимся ему отвратительно-мерзким, хлюпаньем, он вынул руку из-под хрупких ребер и обхватил руками маленькое тело. Хисока никогда не задумывался раньше - насколько низкой и крохотной была эта прекрасная женщина, подарившая ему целый мир. В нос прокрался знакомый ласковый аромат лаванды и солнца от ее гладких волос. Он уткнулся в них лицом, забыв обо всем вокруг. Внутри него, теперь полыхал не просто пожар - бешеный вулкан, желающий спалить в легковесный пепел того, кто заставил его мать умереть сегодня во второй раз. И наведенный кошмар полыхал заревом, пожирая чужих марионеток - всех, кроме одной. Той, которая велела ему всегда улыбаться.
– Это ты ее убил, Хисока, - вкрадчивый и одновременно мелодичный голос, заставил фокусника распахнуть глаза. Тело в руках шевельнулось. Узкая ладонь с длинными пальцами убрала за ухо черную прядь. Руки лиса смыкались на чужой талии теперь, а не на плечах. Теплая гладкость волос скользнула по щеке, когда Иллуми отстранился немного, глядя как всегда в упор, не мигая. Старший из сыновей Золдиков погладил его по щеке невесомо, знакомым и одновременно не принадлежащим ему жестом.
– Из-за тебя она умерла. Все, кто могут полюбить такое чудовище - погибают. Ты ведь и меня хочешь убить, - он положил обманчиво-красивые, и смертельно-искусные кисти, на грудь молчащего тяжело фокусника, чуть приподнимаясь на носочках, чтобы выдохнуть следующее свои слова прямо ему в рот.
– По этому, как бы ты не старался, я никогда с тобой не буду, - острые и длинные иглы с круглыми навершиями, вонзились ровно в сердце, пропарывая его насквозь.
Фокусник сомкнул руки сильнее, прижимая к себе чужое тело, так и не проронив ни звука. Боль разрывала его грудную клетку, рот наполнился кровью, окрашивающей зубы в кармин. Сильные печи затряслись мелко..., а затем он разразился смехом - громкий, позабавленным и совершенно безумным. Зрачки в его глазах стали вытянутыми узкими щелкам и - единственная трансформация тела, доступная демону-лису полукровке. Хисока запустил свои пальцы в волосы на чужом затылке, сжимая жестко, укусил резким жестом чужую марионетку в рот.