Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
– Думай о том, что произошло сегодня, чтобы мне было легче найти нужное, - чужой голос заметался в голове, отражаясь от гулкой черноты отсутствия памяти. Но парень не успел сделать так, как посоветовала Пакунода. Ее сила наложилась на его травму и измененное сознание, она закрутил их обоих, буквально втиснула друг в друга - и опрокинула назад, наполняя Паку воспоминаниями из чужого прошлого.
Удар. Еще один. Косточки в пальцах превращаются в труху, под чужим жестким каблуком, они раскалываются, дробятся и разрезают кожу, делая руки уродливым гротескным воспоминанием о самих себе. Но он молчит, будто набрал воды в рот,
Пакуноду как вода наполняют ощущения. Такого глубокого проникновения в чужую личность у нее никогда не было - и это пугает. Она не хочет переживать то же, что и Курапика, хочет вырваться наружу, избегая этих сводящих с ума ударов и треска чужой-своей плоти. Когда они жили на Свалке - такие разборки были не редкостью там, их старались пресекать Старейшины, но то и дело оно повторялось раз за разом, становясь кошмаром. Убийства, издевательства, изнасилования. Паку и Мачи всегда жили в страхе перед этим, с младых ногтей учась защищать себя. Они были девушками - а значит по умолчанию жертвами, даже когда научились драться.
Но со временем они стали семьей друг другу. Прикрывали спины и мстили посмевшим напасть, столь жестко, что вскоре естественных врагов у молодых Пауков просто не осталось. Но даже тогда, остальные члены Риодана незримо приглядывали за ними, даже мрачный нелюдимый Фэйтан, даже социапатичный Шалнарк, пусть никогда не признались бы в этом. И Паку чувствовала себя в безопасности с тех пор. А теперь ее словно в собственное прошлое окунуло. Прошлое, в котором все изменилось - и теперь она медленно умирала в одиночестве. Дальше вообще ничего не ощущалось - лишь зовущая черная бездна, будто тот, кто существовал тогда, умер, и новая жизнь Курапики началась с этой боли.
Паку вышвырнуло в следующее воспоминание - как в водовороте закрутило. Мужчина с холодными расчетливыми глазами нависающий сверху. Она видит его через кровь, застилающую глаза. Он складывает чужие кости заново, оценивая каждый гран боли, проверяя на качество, как талантливый ювелир. Он сращивает и восстанавливает, заставляет почувствовать возвращение жизни и целостности - заплатить полную цену за это. Затем, он же разрезает только зажившую плоть - тонкая, нежная кожа, расходится под скальпелем по намеченным контурам рисунка, и туда вливают огненный расплавленный металл, продирающий до самых костей. Нельзя даже кричать - нельзя показывать слабость. Курапика молчит, а Паку плачет от сводящей с ума боли, превышающий даже чужой порог мазохизма, созданный искусственно. Она не может ни видеть, ни слышать ничего, кроме нее.
"Не вижу, не слышу, не чувствую боли. Повторяй Курапика", - жестко ввинчивается в сознание поток чужих слов, пронзая собой все воспоминания, как на живую нить их собирая. Приказ. Повеление. И вместе с ним эти слова шепчется сама Пакунода, лишь бы перетерпеть, пережить.
Тренировки - выматывающие, до полной потери сил, до судорог мышц, когда даже пошевелиться больше нельзя. Физические, психологические. Мастер заставляет пробовать каждый яд на вкус - от самых слабых до сильнодействующих, вырабатывая, капля за каплей, иммунитет. Но это не отменяет того, что он после каждого нового приема почти умирает - выплевывая свои внутренние органы, переживая судороги, спазмы, боль и тошноту. До тех пор, пока не становится
"Не вижу, не слышу, не чувствую боли".
Пытки - тоже как тренировка. Что с ним могут сделать - что он может сделать с кем-либо еще. Курапика научился встречать мучения и травмы с улыбкой на лице, получать от них удовольствие или уметь терпеть. Даже жизнь Пауков на этом фоне кажется не такой уж и тяжелой. А ведь это всего лишь тот год, что Курута помнит. Огромным усилием, Паку удается вынырнуть выше - в самый верх. Она не видит ни Хисоки в чужом разуме, ни намеков на лицемерие. Только Куроро. Строчки пророчества, бой, освобождение Мачи и Нобунаги, и проклятье, падающее на голову мужчины штормовой волной.
"Не смей приближаться. Уводи Мачи и Нобунагу. Ты меня слышала. Это приказ", - бьются в сознании чужие слова.
В момент, когда Пакунода активирует свою способность, пистолет выпадает из враз ослабевших пальцев. И она и Курапика бледнеют до цвета мела, сцепляясь в одно целое - находя ладони друг друга. Волна ауры столь сильна, что почти сносит остальных Пауков. Девушки падают на колени на землю, их трясет, но они продолжают цепляться друг за друга до последнего.
– Какого хера?!
– Финкс приходит в себя одновременно с Фэйтаном, и пытается их расцепить, но получает в ответ лишь болезненные удары ауры, превратившейся в чистый и незамутненный поток боли. Палач шипит не громко ругательства на китайском, заставляя остальных Риоданцев шарахнуться от него назад - а потом поглощает эту боль сам, пьет ее жадно, чувствуя, как стремительно пьянеет. Лишь когда он тоже уже на грани - девушки, наконец, отталкивают друг друга, падая на холодный бетон рядом, бок о бок. Пакуноду тут же подхватывает под руки Шалнарк, вздергивая на ноги и отводя в сторону, а блондинку перехватывает сам азиат, вцепляясь в нее жадно, чувствуя легкую эйфорию от всей той боли, что плещется в нем после такого стремительного поглощения чужих ощущений. Это совсем не то, что обычно используется его способностью как топливом. Скорее то, что он ощущает, пытая кого-то другого. И их знакомая полнится этим чувством, дразнит инстинкты.
За окнами занимается рассвет, когда девушки приходят в себя - практически одновременно. Члены Риодана мгновенно обращают внимание на зашевелившуюся слабо блондинку. Курапика открывает глаза с трудом - ресницы слиплись и склеились от текущих недавно из глаз, непрошенных, невольных слез. Он лежит головой... на чужих коленях. Фэйтан внимательно смотрит прямо в мутные голубые глаза. Его зрачки широкие, как у наркомана сейчас - недавно он фактически словил приход, и в крови все еще искрятся эндорфины. Но азиат уже лучше держит себя в руках, хотя все еще не может отпустить такую чудесную игрушку из своих рук.
На всякий случай - чужие щиколотки и запястья связаны ниткой Нен. Паку еще в отключке, и некому объяснить им происходящее. Курута медленно моргнул, повернулся на бок, чувствуя нереальную свинцовую усталость в теле. Набунага сидит, прислонившись к все тому же камню - он клюет своим длинным носом сонно, но держится в сознании. Его голове уже гораздо лучше, чего не скажешь о Мачи. Та дремлет, устало растянувшись на камнях под старым драным одеялом, найденным в закромах Шизуку, от ее запястья идут две нити к их гостье, и можно не сомневаться, что девушка проснется, стоит им слишком сильно натянуться. Они все, больше напоминают сейчас сборище беженцев, чем организацию, которую боятся как огня, знающие.