Не возвращайся

Гауф Юлия

— Ребенок, нельзя громкую музыку при сотрясении, — высказала. — О чем ты думаешь, Глеб? Подождет твой концерт.

— Другого шанса не будет. И, кстати, надо что-то с моим гипсом придумать, чтобы я не смотрелся на сцене, как инвалид, — сын скрылся в комнате.

— Ты ведь болеешь, — не отстала, шагнула за ним. — Месяц хотя бы подожди.

— Все у меня нормально, — отмахнулся сын. У него телефон затрезвонил, Глеб бросил взгляд на экран и поморщился. Принял вызов и процедил. — Лиза, ты тупая? Просто отвали от меня.

— Ты как с девочкой

разговариваешь? — ахнула.

— А чего? — сын поднял на меня взгляд. Он раздражен, из него рвется что-то, чего не было раньше. — Все они шлюхи, мам. Одно только и надо им. Мороженкой угостить и в парке погулять — не хотят они такого. Они деньги любят считать в чужих кошельках. Ладно, я спать лягу. Устал.

Глеб отвернулся и стянул футболку, я тихонько вышла и прикрыла дверь. Прислонилась к стене и потерла переносицу.

Вот что тут ответить? Бедный мой мальчик. Он обозлен, вокруг видит одних лишь предателей, он болеет, ему может стать хуже после этого концерта. А как запретить, что тогда ему останется?

Паша, будь ты проклят.

Двинулась к нему в кабинет с желанием покидать в чемодан все, что от него осталось, чтобы и духу его тут не было. И за Пашином столом застала Лику.

Дочка читает учебник, качается на его стуле. И вытирает глаза.

— Лика… — позвала. — Что такое, доченька?

Она вытерла мокрые ресницы, захлопнула учебник и поднялась. Воинственно на меня уставилась.

— Из этого кабинета надо сделать библиотеку, — выдала. Ударила ладошкой по антикварной тушечнице, что стоит на Пашином столе. — И надо выкинуть все эти штуки. Место занимают. Я пошла делать уроки, — дочка приблизилась, поцеловала меня в щеку и выскочила в коридор.

У меня и самой глаза на мокром месте. Невозможно смотреть на то, как они злятся и скучают по нему.

А он не идет.

Паша хоть понимает, что Глеб с сотрясением выступать собрался?

Решительно вышла в холл, собрала сумку. Посмотрела на время — Паша еще должен быть в офисе. Хорошо. Пусть отложит работу. Позвонит своему другу. И перенесет концерт Глеба, пусть на другой день договорятся, через месяц, когда сын поправится.

— Я ненадолго, скоро буду! — крикнула детям и вышла из квартиры.

Вечер, темно, и дорога почти пустая, до Пашиной работы долетела за десять минут. На парковке замешкалась, уставилась на окна четвертого этажа. Свет горит — муж там. Да.

На четвертый этаж поднималась, и сердце в груди стучало так сильно, словно я нечто запретное делаю, неправильное. Он мой бывший муж или еще не все? Голова разрывается от этих мыслей.

Свернула по коридору.

И столкнулась с Тамилой.

Один взгляд глаза в глаза — и девчонка вспыхнула, опустила голову, мимо меня шмыгнула к лестнице.

Я машинально развернулась.

Не ведут так себя любовницы. Ей будто стыдно, она меня словно боится. Она от моего мужа идет? Было что-то между ними сегодня, весь последний месяц? Они любовники, он изменял мне с ней, с этой малолеткой?

Сейчас

я это узнаю.

— Тамила, — позвала и шагнула к лестнице. — Постой. Нужно поговорить.

Глава 12

Она приподняла плечи, словно защищаясь, и ускорила шаг. Будто не услышала меня.

— Тамила! — повысила я голос.

Она, наконец, остановилась. Резко, будто в стену врезалась. Но пару секунд продолжала стоять спиной ко мне, а затем медленно развернулась.

— Анастасия Николаевна, здравствуйте, — прошелестела, избегая смотреть мне в глаза.

Тамила сделала два шага мне навстречу и замерла.

Обе стоим, молчим.

Не знаю, что чувствует Тамила, но судя по тому, как она краснеет и губы кусает — ей как минимум неуютно. А вот мне… зло, наверное.

Да, мне зло. На эту девицу, которая хоть и юна, но уже не ребёнок и за свои поступки должна отвечать. Но больше — на Пашу. Муж так уверенно заявлял, что не изменял, что даже не думал об этом. Но почему же он не предоставил мне доказательства своей невиновности? Потому что настолько горд и обижен? Или потому, что этих доказательств нет?

— Тамила, — обратилась я к ней, и девушка вздрогнула, — надеюсь, ты понимаешь, что Глеба тебе стоит избегать. Увидишь в институте — не подходи к нему, не пытайся с ним играть.

— Я не… я и не собиралась…

— Вот и замечательно. Если у тебя есть хоть крупица совести — моего сына ты будешь сторониться. Если не будешь — я всё равно узнаю, и… я не люблю угрожать, но ради своих детей я на всё готова, и это «всё» тебе не понравится. Ты понимаешь, о чём я?

Тамила подняла на меня взгляд, но отвела его через короткий миг. Кивнула, сглотнула тяжело.

— Я поняла, Анастасия Николаевна. Вы можете не верить, но мне очень стыдно перед Глебом. Он лучшего заслуживает. Я знаю, что сделала ему больно. Мне он, правда, нравился. Но… простите, — пропищала она.

— За что простить?

— Вы знаете, за что. Чувствам не прикажешь, — прошептала Тамила и снова замолчала. А затем её словно прорвало, девица, глотая слова, запинаясь, выпалила: — Я понимаю, что это неправильно. У вас семья, дети… я даже не рассчитывала ни на что, клянусь вам. Где я, и где Паша! Но мы общались, сблизились и, о, Господи, — она спрятала лицо в ладонях, выдохнула шумно, — мы влюбились так, что я даже забыла про вас, про Глеба. Мне должно быть стыдно, но мне не стыдно за наши чувства.

— Хватит. Достаточно.

— Подождите, — она схватила меня за руку. — Вы для Паши в приоритете, он мне прямо сказал — что на этом всё. И я понимаю его, вы же Пашина семья. Но вы бы видели, как он несчастен! Паша ведь любит меня, но ради вас готов отказаться от нас.

Меня колотит. Глохну от боли и гнева. Либо Тамила великая актриса, либо она правду говорит — тихо рыдает, смотрит на меня с мольбой, и… любит. Пашу. Моего мужа.

— Ты смеешь просить меня отойти в сторону и благословить вас?