Не возвращайся

Гауф Юлия

— Ася, ну и что это было?

Глава 39

Что это было?!

— Забота, — коротко ответила я, всё еще взбудораженная после перепалки. — Или мне подняться и извиниться перед твоей подругой?

— Ревнуешь, значит.

Я выдохнула, и занялась машиной. Не время ругаться.

— Когда я смотрела медицинские сериалы, меня злили эпизоды, в которых рассматривалась этичность. Я не понимала: ну почему талантливому врачу запрещают оперировать свою любимую жену? Почему ею должен заниматься другой врач? Муж ведь замотивирован спасти свою любимую, он точно все силы приложит, и сделает

больше, чем чужой человек, для которого это просто работа. Но, знаешь, недавно я изменила мнение. Этика важна, Паш. Не отстраненный от пациента врач пристрастен, а пристрастность — это ошибки.

— Мы друзья, Ася. Были друзьями.

— Она ходила с тобой по ресторанам…

— По-дружески, и всего пару раз. Никто, кроме Инны не знал о диагнозе. Она поддерживала, — пожал муж плечами. — В ресторане мы действительно сидели всего пару раз: в тот день, когда только-только подтвердилась онкология, во второй раз мы обсуждали возможность лечения за границей, в третий раз просто разговаривали ни о чем.

— Паш, кого ты обмануть пытаешься, себя или меня? — хмыкнула я. — Твоих ДРУЗЕЙ я знаю — тех, кто временем проверен. И вдруг появилась эта Инна, светило медицины. По ресторанам с тобой по-дружески ходит, поддерживает, тратя на новоприобретенного друга эмоции, в квартире пытается хозяйничать, меня покусывает. Паш, я несколько дней сама с собой спорила: стоит ли карты открывать, или сейчас не время. Но после истории с отдыхом на море пришла к выводу, что Инна, может, для кого-то другого и отличный врач, но не для тебя.

То, что она извращенка, я не озвучила, это Паше было бы обидно слышать. Я могу понять девушку, нацеленную заполучить больного обеспеченного мужчину: поддержать, утешить, пробраться в койку и на страницу паспорта, а потом жить припеваючи — либо замужней, либо вдовой. Одобрить не могу, но понять — вполне.

Но в Инне я увидела не меркантильность, а влюбленность в Пашу! И если раньше я бы усмотрела романтику в чём-то подобном: ах, врач влюбилась в пациента с тяжелым недугом, то сейчас… сейчас мне это кажется неимоверно гадким. И не только потому что это личная история, но и потому что пациент, как ни крути, зависим, уязвим, и пытаться воспользоваться этим состоянием — мерзко. А Инна пыталась. И даже другом Паше успела стать. Паше, для которого слово «друг» — не пустой звук, друзей он временем проверял, испытаниями.

— Короче, она в тебя влюблена, Паша, и это…

Отвратительно? Возмутительно? Это даже хуже, чем девушка сына? Нет, пожалуй, не хуже, но наравне.

— Это меня не устраивает, — подобрала я определение. — Я… я против такой дружбы. И против такого врача, и из заботы о твоем здоровье, которому она может навредить, и… да, если хочешь честности, то и из-за ревности. Паш, — на светофоре я повернула голову к мужу, который внимательно слушал мою эмоциональную речь, — сегодня был последний раз, когда я отшивала за тебя другую женщину. Больше я этого делать не стану. Я всегда умела показывать чужим мужчинам, что место занято. И ты, если я тебе дорога…

— Я тебя услышал, — перебил муж мрачно.

До дома мы ехали в тишине.

Я много думала о совете Сони, она была права, мы с Пашей слишком заигрались в Домострой. Но в то же время я понимаю — мне нравится быть не ведущей, а ведомой в паре. Я не смогу стоять у руля, командуя всеми, в том

числе и мужем. Да и Паша не позволит. А еще я не хочу высказывать ему претензии, и определять круг его общения… но в то же время я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной! Не верю, и всё тут!

— Ась, — Паша сжал моё колено, мы уже к дому подъезжали, — ты, наверное, права.

— Да ты что?

— Вау, оказывается, ты язва! Серьезно, права ты.

— Ты так просто со мной согласился, что даже не верится. Серьезно, — передразнила я мужа, — не верится. С чего вдруг?

— Просто представил, что такой друг появился у тебя.

— И?

— И сразу захотел дать ему в морду, — хохотнул Паша. — Но меня не ревнуй к Инне, ладно? У меня к ней, правда, только дружеские чувства. Потому, наверное, и не замечал, что я ей интересен… хоть это и странно: зачем ей больной женатый мужик?

— Её внимание тебе тоже льстит? — я притормозила у дома.

— Ася, — Паша сам потянулся к моему ремню безопасности, отстегнувшись предварительно, помог мне, и обнял вдруг, — совсем я тебя замучил?

— «Она сперва много плакала, а потом стала злая», — тихо процитировала я по памяти. — Паш, я не хочу больше плакать: по тебе, из-за тебя, из-за себя… не хочу. И злой становиться — тоже.

— И я не хочу, — ответил он серьезно. — Извини меня за всё. Инна мне другом была, хоть и напрягала в последнее время излишней резвостью. Может, потому и не хотел сегодня тебя с собой брать, как чувствовал, что всё пойдёт не так. Врача поменяем. Общаться, — Паша поморщился, — я с Инной прекращу.

— Вот так просто?

А как же вечное отстаивание Пашей своей позиции? Я до сих пор помню единственный повод для ссоры в начале нашего брака, и тот скандал начала я. Муж тогда позвал коллег домой, на посиделки в ресторане денег ни у кого не было. Они немного выпили, мы, парни и девушки, разделились по группкам. А затем я услышала, как один из приятелей спрашивал Пашу о семейной жизни — как оно, там? Не пилит ли жена? Стоит ли впрягаться в подобное? Сложно ли?

— Мужчине можно всё. Женщине — всё остальное. Секрет счастья, — ответил тогда Паша.

Парни рассмеялись, да и девушки, которые услышали ответ моего мужа — тоже. В нём не было ничего оскорбительного, кроме обычного мужского шовинизма — для того времени он был нормален. Но мне было обидно до слёз. И я впервые не сдержалась, когда все ушли, я накинулась на Пашу с упреками, что нельзя так, неправильно это.

— Ты нормально объясни, что не так. Сидели, шутили с парнями, а ты докопалась. Так — неправильно. Хорошо. А как правильно? — спросил тогда, семнадцать лет назад Паша.

А я не смогла ответить, сама не знала — как правильно. Глеб расплакался, я пошла укачивать его, кормить, а когда уложила сына — муж уже спал. Я тоже легла спать, отругав себя за истерику на пустом месте. И сделала зарубку на память — больше не выносить Паше мозг невнятными обвинениями, на которые я даже ответить достойно не могу. И слово, данной самой себе, я держала многие годы. Но ту фразу о том, что мужчине можно всё, я так и не забыла.

Может, если бы мы тогда поговорили, и я сумела объяснить Паше, что именно меня так обидело, у нас бы не было всех этих проблем? Может, не замолчи я тогда, мы бы умели договариваться, не живя в системе, когда мне «можно всё остальное»?