Шрифт:
Не все золото, что блестит.
Глава 1.
Психушка.
Солнечный луч удивительно легко и невесомо скользил по стене. Хотелось накрыть ладонью это яркое пятно может быть потому, что оно совсем не вписывалось в мрачный интерьер комнаты, а может быть потому, что раздражало своим несоответствием состоянию и настроению больной, молодой женщины. Пятно потихоньку, не спеша, переползало по стене из одного угла комнаты в другой угол. Не смотря на раздражение, Анна не сводила глаз с этого единственного островка-отголоска ее прежней радостной жизни. Ведь было и в ее жизни светлое и радостное время, причем совсем недавно. Стены и потолок выкрашены краской серого, мышиного цвета и потому слились в единое целое замкнутое пространство и если неплотно
Больничная палата, где находилась женщина небольших размеров, полупустая. У стены справа от двери металлическая кровать с низкими спинками. Такие кровати она видела в старых советских фильмах, которые с великим удовольствием, бесконечное число раз, смотрит бабушка. Спинки кровати выполнены в виде вертикальных металлических прутьев, упирающихся в горизонтальную тоже металлическую планку. На жесткой скрипучей сетке тонкий матрац. Сквозь матрац выступают пружины и нужно умудриться лечь так, чтобы они не впивались в тело иначе уснуть просто невозможно. Для того, чтобы повернуться на спину или на другой бок, нужно сначала руками нащупать место будущего расположения тела, и только потом аккуратно перенести себя. Рядом с кроватью серая тумбочка с двумя полочками и без дверцы. В углу странной формы серый стул с высокой спинкой и подлокотниками. Слева от двери раковина и здесь же унитаз. Вот и вся немудреная обстановка.
Небольшое окно с решетками несколько скрашивало интерьер и позволяло пусть хоть приблизительно составить представление о месте пребывания. Судя по тому, что везде горы мусора, мебельного хлама и отходы строительных материалов, окно выходило на задний, хозяйственный двор. Метрах в пятнадцати от здания возвышался высокий бетонный забор, ни начала, ни конца, которого не было видно. Вдоль забора на площадке стояли четыре мусорных контейнера. Каждое утро приезжала машина, из которой выпрыгивал молодой парень, забирал мусор из контейнеров в машину. Процедура эта была не продолжительная, но уж очень громкая. По обозреваемой территории ходили исключительно работники медицинского учреждения, посторонних людей не появлялось. Женщине не доставляло удовольствие наблюдать за происходящим за окном, но в данном месте и в данное время это было единственное занятие, когда она могла отвлечься от своих горьких мыслей. Палата находилась на первом этаже здания и где-то недалеко от кухни. Если хорошенько прислушаться, то различимы обрывки разговоров, из которых можно лишний раз убедиться, что находится Анна в психиатрической лечебнице. Первое время она еще пыталась возмущаться, выражать недовольство своему насильственному пребыванию в специальном лечебном учреждении, но персонал, привыкший к «эксцентричным» клиентам не обращал внимания на ее требования. Впрочем, больная не сразу поняла, что она больна и чем конкретно.
Когда трое суток назад Анна пришла в себя, открыла глаза, она с недоумением оглядела комнату. Все вокруг не знакомо. Она никогда здесь не была, и даже представить себе не могла, где находится. Обстановка напоминала больницу. Только почему-то палата совсем унылая, и ее кровать одна в комнате. Рядом с кроватью, на стуле, дремлет пожилая женщина в синем халате. В палате полумрак. Голова тяжелая и поворачивается с трудом, в ушах шум, словно где-то рядом под сильными порывами ветра шумят деревья. Стоит слегка наклонить голову и все вокруг плывет. Это состояние невесомости, оторванности от окружающего мира, пугает. Женщина попыталась правой рукой убрать прядь волос упавших на глаза. Рука словно не своя, тяжелая и непослушная. К руке лейкопластырем закреплен катетер, от которого тянется тонкая трубочка к капельнице. Очень хочется пить. Больная пошевелилась. Дежурившая женщина тут же открыла глаза.
– Ну, вот и очнулась, милая. Значит, все будет хорошо, – улыбнулась сиделка.
– Ты, душа моя, лучше пока не двигайся, слаба еще.
Больная попыталась попросить воды, но язык не слушался.
– Знаю, знаю, о чем хочешь попросить, – заверила она
– Без доктора ничего не дам. Подожди чуток, сейчас схожу за ним, а уж он сам решит что можно, а что нет.
Сиделка вышла из палаты, и было слышно в тишине как она, шаркая ногами, удалялась по коридору. Анна прикрыла глаза, задремала. Из состояния полусна вывел бодрый мужской голос:
– Так, так, а говорят, что пациентка наша очнулась. Не вижу. Или смотреть на меня не желаете?
Больная открыла глаза. Рядом с кроватью, облокотившись на спинку, стоял пожилой мужчина в синих брюках и синем халате. Доктор среднего роста, несмотря на возраст, спортивного телосложения, с совершенно седыми волосами. Из-за его плеча выглядывала сиделка:
– Совсем другое дело, – он присел на кровать.
– Что же вы дорогая моя, Аннушка, такое греховное дело задумали? Молодая, красивая, умная девочка, а такое наделали. Неужели иным способом нельзя свои проблемы решить?
Доктор осмотрел женщину. Видимо остался не очень доволен ее состоянием.
– Дурочка, ты еще совсем глупая дурочка, теперь давай, карабкайся, помогай мне вытаскивать тебя, – он поправил одеяло, проверил капельницу, наклонился и погладил пациентку по голове.
Толи от жалости к себе, несчастной, толи от искреннего проявления доброты и внимания доктора, Анна заплакала.
–Успокойся, все страшное уже позади. Набирайся сил. Мы с тобой еще поговорим и не раз.
– Зоя Ивановна, уколите ее, пусть спит. Для нее теперь сон – лучшее лекарство.
Дверь за доктором закрылась. Зоя Ивановна поставила укол и Анна забылась глубоким, тревожным сном.
Очнулась от сна все в той же палате. Именно очнулась, а не проснулась. Было ощущение, что она вовсе не спала, а перенеслась из одной реальности в другую. В обеих реальностях тяжелое чувство обреченности не покидало ее, ни счастья, ни радости уже не будет никогда. Где-то шевельнулось понимание – а ведь это чувство она уже испытывала, только вспомнить не могла когда и почему. Женщина лежала с закрытыми глазами. Открыть глаза не было ни сил, ни желания, но твердое убеждение, что за время ее «отсутствия» место пребывания не изменилось, не покидало. Все тот же неприятный больничный запах лекарств и казенного имущества, шум от проезжающих за забором автомобилей, голоса снующих под окнами работников больницы. В палате довольно свежо, видимо, открыта форточка или приоткрыто окно, потому и звуки, доносящиеся с улицы более громкие и четкие. Анна открыла глаза – так и есть: серая комната, обшарпанная мебель, скрипучая кровать и тот же катетер на руке. Капельница стояла у противоположной стены, стула около кровати не было, в палате она находилась одна. Собравшись с силами, больная, опираясь на локти, приподнялась. Как только голова оторвалась от подушки, перед глазами поплыло. Остановка, передышка. Постепенно головокружение прошло. Следующее усилие – села. В глазах потемнело. Привалилась к стене. Опять передышка. Опустила ноги на пол. Рывком встала. Ноги, словно ватные, подкосились и женщина начала медленно оседать на пол. Она уже не слышала, как в двери щелкнул замок, не видела, как открылась дверь и как к ней бросилась Зоя Ивановна. Медицинская сестра пришла разбудить и накормить пациентку. Быстро поставив поднос с едой на тумбочку, она в последний момент подхватила падающую без чувств женщину.
– Куда же ты собралась, девонька? Ты же слабенькая еще совсем. Не спеши вставать. Лежать надо, сил набираться, – приговаривала мед. сестра, бережно укладывая непослушную больную на кровать.
– Ложись, ложись, доченька. Давай помогу ножки поднять. Вот так и хорошо. Теперь подушку поправлю и одеялко подоткну. Отдохни немножко. Тяжко тебе сейчас, родимая.
От этих ласковых слов, участливого тона, от столь необходимого доброго, заботливого отношения веяло таким искренним теплом, что у Анюты непроизвольно потекли слезы. Она не пыталась их вытирать или прятать. Сначала шмыгала носом, стараясь не впадать в истерику, но нахлынувшие боль и страдания в сочетании с чувством безысходности как бурный горный поток, прорвали плотину сдержанности, и женщина разрыдалась.
– Поплачь, поплачь, милая, пусть слезы душу омоют, пусть очистят, – успокаивала больную Зоя Ивановна.
– Вылей в слезах свое горе, станет легче, – прижимая к своей пышной груди голову Анны, наставляла она душевно.
Анна всем телом прижалась к пожилой, доброй женщине ища у нее участия и защиты, а та с пониманием гладила ее вздрагивающие от рыданий плечи. Зоя Ивановна за тридцать с лишним лет много чего повидала в этой психиатрической клинике. Сотни людей согревала она своим добрым сердцем. Для таких пациентов, как эта молодая, красивая женщина, лучшим облегчением души в данное время, будет – выплакать свое горе. «Пусть плачет, – думала она, – разговоры будут потом».