Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
Он и документы, чуется, если что новые справит.
Мог ли?
Мог.
Но вот…
Я остановилась и выбралась из машины. Вдохнула ледяной – ветра сегодня дули с моря – воздух. Так-то легче. Теперь закрыть глаза. Гардеробная. Дыра дырой, но костюмы… и шуба. Шуба, может, не слишком нужна в лодке, но стоит она тысяч десять, если по минимуму. А Барский и вправду деньги ценить умел.
В спальне на прикроватном столике шкатулка. К слову, весьма массивная, более похожая на небольшой сундук. А в ней – комплекты запонок числом семь. По дням
Булавки для галстука.
Перстней пара.
Медали… Барский бы их не бросил. Шуба ладно, хрен с ней, все-таки места занимает прилично. А вот эта вся дребедень, её же в любой мешочек вытряхнуть можно.
И медали.
Зачем их оставлять?
Тем более они-то как раз честные. Воровал, не воровал… пусть прокуратура разбирается. Или военные. А медали честь по чести, за кровь пролитую дадены. И отнять их никто права не имеет.
И оставить.
А он оставил.
Спешил? Но это дело даже не минутное. Куда быстрее справился бы. Да и отношение у Барского к медалям особое. Не только у него…
Нет, он не сам.
Капля крови на полу.
И запонка эта… махонькая, закатившаяся под стол. А масло? Зачем ему апельсиновое масло?
– Эй, - Янка вынырнула из лесочка. Её приближение я ощутила за пару секунд до того, как она появилась. – А вы одна?
– Одна.
Девчонка сморщила носик.
– А ты тут что делаешь? – поинтересовалась я.
– Гуляю, - с вызовом ответила Янка. – Что, нельзя?
– А мать твоя знает?
– Сдадите, да?
И голову склонила к плечу. Янка… да, Янка из местных, из тех, кто про остров знает, если не все, то почти все. Я вот так и не сроднилась, сколько уж лет, а все одно себя чужой ощущаю.
– Нет, - я похлопала по машине. – Подкинуть? Домой?
– Щас… мамка опять отправит картошку перебирать. Терпеть не могу. Она прорастать начала. И гнить. Гадость! – Янка поморщилась.
– Тогда просто поговорим?
Она приближалась осторожно, бочком. Высокая. Едва ли не выше меня. Волос темный. Кожа тоже смуглая, и не понять, то ли сама по себе, то ли загар виноват.
Яркая.
И красивая.
Девушки в её возрасте некрасивыми не бывают.
– О чем?
– О Мишке, - сказала я и вытащила из кармана мятую конфетку. – Хочешь?
– Она мятая, - Янка сморщила носик. – Сами жуйте.
Отказываться я не стала. Трансформация, даже частичная, изрядно сил забирает.
– У него была девушка.
– Вы спрашиваете?
– Скорее уж надеюсь, что ты поможешь её отыскать.
– С чего бы?
– Скажем, с того, что он твой брат.
– Сам дурак.
– Его убили.
– Свалился!
– Убили. Падал он уже мертвым, - конфета и вправду подтаяла, но все одно вкусная. – И я хочу найти того, кто его убил.
– Думаете, невеста?
– Стало быть невеста?
– Ну… - Янка смутилась. – Двадцать рублей.
– Что?!
От такой наглости я дар
– Тридцать, - поправилась Янка. – Нет, пятьдесят!
– А розгой по жопе?!
– Сперва догони…
И тут я не сдержалась. То ли слишком уж много раз за последние дни меняла обличья, то ли просто одно к другому. А может, те самые непроработанные травмы, которые по уверению мозгоправа всенепременно мне жизнь попортят, себя показали… в общем, на нервах, оно почти не больно вышло.
И быстро.
И Янка охнула, отпрянув. Даже перекрестила меня размашисто так.
– Чур!
– След я возьму, - сказала я на всякий случай. – Свежий. И бегаю быстрее человека…
Она побледнела и сглотнула.
А я… мне даже стыдно не стало. Мишка ведь, а она деньги…
– Зачем тебе пятьдесят рублей? – я позволила твари остаться, и теперь голос звучал низко, вибрирующе.
– А есть разница? – она держалась в шагах трех, и напряженная, готовая броситься прочь.
– Мишка…
– Он уже мертвый. И ему все равно. Найдете вы, не найдете… ему все равно. А мне жить надо! – она стиснула кулаки. – Я… я уехать хочу! Понимаете?
Нет.
– Дед сказал, что я уже в возраст вхожу. Надо мужа искать. Такого, чтоб крепкий. Чтоб на хутор поселился. И работать помогал. А я буду детей растить. И тоже работать. Пока не сдохну… а я так не хочу!
Дерьмо.
Но молчу.
– Я… у меня, между прочим, способности! Не дар, но… там, на земле, - Янка мотнула головой. – Я могу выучиться! Стать кем-то… может, машинисткой. Может, помощником целителя. Я травы хорошо знаю! И лечить тоже пробовала! Мамка мне много чего показала. Главное, я стану! Сама! А не до самой смерти буду слушать, что он говорит. И…
И что ей ответить?
Что Яжинский пытается выжить? Что мужиков на хуторе и вправду мало, а теперь, без Мишки, и вовсе тяжко будет? И сам Яжинский год от года моложе не становится? Что он отвечает. На нее вот. За невесток. Других внучек…
– А остальные?
– Трусят, - фыркнула Янка, вдруг успокаиваясь. – Вон, Ленку уже почти сговорили. А там и Наинка пойдет, к ней тоже один заглядывает. Старый и страшный, но дед говорит, что надо брать, что сейчас мужиков мало, и это у нас тут выбор, а там, на большой земле, любому баба рада, кривому, косому…
За кривого Янка не хотела.
И за косого.
И вовсе замуж.
– Хорошо, - я вздохнула. – Я дам тебе пятьдесят рублей.
– Честно?!
– Силой клянусь. И письмо напишу. И с дедом твоим поговорю.
– Послушает он…
– Это смотря как говорить. Но сбегать не смей. Опасно это. Писать умеешь?
Кивнула, даже, почудилось, с обидой.
– Отправлю тебя…
К Одинцову. Пусть он этой головною болью мается. Он слишком ответственный, чтобы отмахнуться.
– …к бывшему моему мужу. Он тебя определит в школу. Если поступать, то знания нужны. Год подготовки у тебя будет. А дальше – сможешь, стало быть твоя удача. А нет – вернешься. Ясно?