Не взывай к справедливости Господа
Шрифт:
Назарову предложение жить отдельно от своей оравы в неуютной гостинице, конечно, не фартило – начальство рядом, не увернешься, да и тунгус тот, побрательник Мустафы, вряд ли хорошо топить к весне научиться. А насчёт морозов и пьянства – конечно! – Кирилл кивнул головой, – как же, понятное дело! В тайге один медведь хозяин, да и тот спит. А пьянству – бой!
Возвращались в посёлок неспеша, переваливаясь с одного переката на другой.
Солнце как-то быстро стало заваливаться за верхушки деревьев, окрашивая снег в ярко-малиновый цвет. День, не успев начаться, уже катился под гору.
Вот и
Наседкин повёл Кирилла со двора, а не с красного входа, где за небольшим порожком, простеганная и толстая, как матрас, блестела никелем ручки входная дверь. Распахнув её, они вместе с клубами морозного воздуха ввалились в небольшой коридорчик, по обе стороны которого были распахнуты настежь двери комнат.
Сегодня тот туземчик-кочегар, наверное, трудился на славу.
В одной из комнат на четырёх рахитичных ножках, мерцая пустым экраном, стоял старый, ещё в ламповом исполнении, телевизор.
Кадровик выдернул вилку из розетки и снег на экране сразу осыпался.
В комнатах никого не было. Свет с трудом пробивался сквозь опушенные морозом окна – белый узорчатый мох.
В тусклом свете короткого зимнего предвечерья виднелись кровати.
В комнате, где впустую работал телевизор, постели были скомканы, значит, в ней жили. А в комнате напротив, слева от стола, стояла аккуратно заправленная кровать с пухлой подушкой и свёрнутой конвертом простынёй. В комнате было тепло и уютно.
Кирилл, с удовольствием опустившись на кровать, почувствовал под собой хорошо натянутую сетку и огляделся по сторонам.
Между тем, кадровик открыл дверцу стоявшего рядом холодильника.
По всей видимости, холодильник служил просто тумбочкой (зачем в такие морозы ещё и холодильником пользоваться?), достал и посмотрел на свет уже початую бутылку с желтоватой, слегка маслянистой жидкостью, отвинтил крышку и плеснул в два стоящих рядом стакана этой настойки.
Кирилл, было, потянулся за чайником, но Поликарп Матвеевич со знанием дела сказал: «Не порть продукт!», открыл запушенную створку окна и достал оттуда завёрнутый в газетную страницу кусок сала.
Хлеб и нож лежали под рукой на столе.
Поставив сало торцом на столешницу, щедрый кадровик пододвинул его к Назарову, показав глазами – пора действовать!
По всему было видно, что кадровик здесь, если не хозяин, то и не посторонний человек.
Кирилл взял нож и привычно полоснул им по оковалку. Нож, соскользнув, чуть не порезал его руку даже не оставив следа на бело-розовом аппетитном бруске.
Кирилл попробовал пальцем лезвие. Нож был достаточно острым.
Сало на пятидесятиградусном морозе становится твёрдым и хрупким, как стекло.
Кадровик молча положил сало на широкий обрезок разделочной доски, и лёгкими движениями лезвия стал его скоблить. На доску посыпалось тончайшее крошево.
Посыпав этой массой, как солью, кусок ржаного хлеба, Поликарп Матвеевич разделил его ножом на две половинки и одну протянул Кириллу.
– В Сибири быть не приходилось?
Кирилл не стал распространяться о своих коротких командировочных набегах за Урал и отрицательно замотал головой.
Назаров
– Здесь русский дух, здесь Русью пахнет! – Кирилл поднял стакан, и они молча, не чокаясь, выпили.
Спирт, если при этом не дышать, пьётся не хуже водки, а с морозца – тем более. Рот обволокло чем-то непривычно сладковатым и вкусом свежей крови, но Кирилл сразу на это не обратил внимания. Главное – выпить.
Стало тепло и весело.
Назаров снял куртку и свалил её тут же за дверью в угол. Вешалки в комнате не было, а в коридор с насиженного тёплого места идти не хотелось.
Добрейший Поликарп Матвеевич только, широко зевнув, расстегнул свою меховую под волка, а может, это и был настоящий волк, тяжёлую куртку.
Как говорится: «Коль пошла такая пьянка – режь последний огурец!», и Кирилл вытащил из своей дорожной сумки кусок запеченной в фольге говядины и положил на стол.
Его неожиданный покровитель плеснул по стаканам ещё на два пальца, и они чокнулись теперь уже на правах доброго знакомства.
То ли стаканы были некачественные, то ли жидкость в них была такая, что звук получился глухой и вязкий.
– Давайте, Поликарп Матвеевич, выпьем за вашу и нашу Сибирь-матушку, кормилицу и поилицу России! – Кирилл патетически показал глазами на запушонное снегом окно.
В то время нищий прораб Назаров ещё не знал, кого будет и поить, и кормить, и ублажать на Канарах матушка-Сибирь… Поликарп Матвеевич высокий тост своего гостя не оценил, а посмотрел на просвет свой стакан и спросил почему-то не страдает ли тот гипертонией?
«Зачем ему моё давление? Не в космос летим!» – подумал Кирилл и неопределённо пожал плечами. Голова у него иногда болела, но только после крепкой выпивки, да и не так, чтобы уж очень. Его молодой, здоровый организм расщеплял алкоголь на зависть друзьям-собутыльникам.
– На счёт женского пола – здесь дефицит. Да… Ты когда-нибудь пантокрин употреблял? – снова безо всякой связи спросил бывший парторг.
– Да приходилось как-то, когда перебой с водкой случался. А что? – Кирилл поднял глаза на собеседника.
– Узнай, что в этой посудине, а? – Поликарп Матвеевич щёлкнул пальцем по бутылке.
– Не знаю… но питьё – что надо!
– Мараловая настойка, вот что! Здесь она у нас в большом почёте. Молодит не хуже женьшеня. Как её делают, говоришь? – спросил кадровик, хотя Кирилл его ни о чём не спрашивал. – Проще некуда! – продолжал нечаянный его сотрапезник. – У нас – каждый охотник. Достать марала не проблема. В медицину идут рога, молоденькие такие, как гуттаперча. Слыхал, небось? Панты. Их, как морковь на тёрке строгают. Настрогал щепоть – и в бутылку! Если рога уже затвердели, то в дело идут семенники. Яйца у олешка выкалывают сразу, пока не остыли. Потом в спирту вымочишь – и вот она, – настойка! Результат сегодня во сне увидишь. – и хитро улыбнувшись, протянул мягкую, податливую, не привыкшую к физическому труду, ладонь. – На яйцах даже результативнее! Ну, бывай! – И направился к двери.