Не забывать никогда
Шрифт:
Кто мог знать, что я скрываюсь именно здесь!
Никто! Никто, кроме той, кто предоставила мне это убежище.
Той единственной, кто помогла мне избежать ареста.
Той единственной, кто соглашалась мне верить.
Мона.
Неужели она с самого начала разыгрывала комедию, с той самой встречи в жандармерии?
Я снова выглянул в окно и, окинув взором долину, перевел взгляд на пляж. Каким образом моя собирательница гальки могла быть причастна к смерти Магали Варрон? К смерти Морганы Аврил и Миртий Камю? Полная бессмыслица. Только Мона могла отправить сюда, на виллу своего научного руководителя, почту на мое имя, но тем самым она выдавала себя с головой.
Я отказывался что-либо понимать. Но любопытство оказалось сильнее. Я догадывался, что в конверте новые подробности дела Аврил–Камю, подробности, о которых не писали ни в Интернете, ни в прессе.
Выбрав самое удобное кресло в гостиной, стоявшее перед потухшим камином, я дрожащими руками разорвал конверт.
В нем оказались всего две странички.
Протокол допроса Фредерика Мескилека. Вещественные доказательства МС-47, МС-48, МС-49, МС-50.
Дело Миртий Камю — Понедельник, 30 августа 2004 года
Элен Нильсон попросила коммандана Бастине позволить ей самостоятельно снять показания с Фредерика Мескилека, жениха Миртий Камю. Коммандан отнесся к просьбе психолога-криминалиста с пониманием. Он изнемогал под грудой дел, отбивался от требовавшего результатов судьи Лагарда, от объявленной ему герильи под управлением Кармен Аврил, которая вместе со своим адвокатом отказывалась верить, что полиция делает все возможное, чтобы найти убийцу ее дочери… Вдобавок ко всему Бастине жил в постоянной тревоге, опасаясь сообщения о новом трупе изнасилованной девушки.
Во время разбора полетов Бастине заметил, что его морщинистое лицо и мешки под глазами никак не гармонируют с гладким лбом и нежными скулами психолога. «Пять тысяч евро!» — тихонько усмехнулся его помощник Беранже. Стандартная цена… лифтинга.
Такие штучки превосходили понимание Бастине!
Каким образом девушка, столь занятая собственной внешностью, могла заниматься ремеслом, предполагавшим погружение во внутреннюю жизнь других людей?
— Месье Мескилек, — спросила психолог-криминалист, — речь, действительно, идет о письме Миртий?
— Да. Это последнее письмо, которое я получил от нее. Она отправила его, когда работала в лагере, за несколько дней до смерти.
Фредерик Мескилек сидел рядом с Алиной Массон. Она кивком подтвердила его слова. Боевой настрой лучшей подруги Миртий Камю резко контрастировал с туманной меланхолией, читавшейся во взгляде Мескилека.
— Вы разве не обменивались смс-сообщениями?
— Да, конечно, но…
Фредерику Мескилеку явно было трудно говорить о своей невесте, так и не ставшей его женой. Терзая в кармане пачку сигарет, он взглядом буквально умолял разрешить ему покурить в комиссариате.
Алина Массон приняла эстафету:
— Миртий была романтиком. Она любила писать письма. Я хочу сказать, письма на бумаге. Она любила писать. В летнем лагере нам часто доводилось завершать собрания далеко за полночь, но она находила в себе силы писать даже после отбоя, при свете фонаря.
Каждая черта характера Миртий, описанная устами ее лучшей подруги, стрелой вонзалась в воспоминания Мескилека. Обхватив голову руками, он начал жевать незажженную сигарету. Элен наблюдала за ним, как энтомолог наблюдает за мухой, бьющейся о стенки стакана, которым ее накрыли. Несмотря на обещание, коммандан Бастине не смог не вмешаться:
— Предлагаю вам прочесть это письмо!
Насколько возможно, Элен нахмурила свой подтянутый лоб, потом примирительным тоном смягчила предложение шефа:
— Месье Мескилек, я знаю, речь идет о глубоко личном письме, о стихотворении, насколько я поняла из ваших слов. Это, без сомнения, последние слова Миртий, написанные перед тем, как ее лишили жизни. Но, может быть, мы найдем в них некое указание…
Фредерик Мескилек размял пальцами сигарету, потом ответил:
— Мы должны были пожениться.
Не по теме.
Психолог захлопала длинными ресницами. Слишком длинными. Накладными.
— Я знаю, Фредерик. Нам хотелось бы услышать, что она вам написала.
Вынув из кармана листок, Мескилек поднял его на уровень глаз. Казалось, что он держит в руках тяжеленную стопку книг. Губы его зашевелились, но с них не слетело ни звука.
Пальчиками с красным, в цвет платья, маникюром, Элен Нильсон погладила под столом колено комиссара. Тот было удивился, но быстро понял, что она всего лишь просит его проявить чуточку терпения.
Она протянула к свидетелю руку, утопавшую в рукаве из браслетов.
— Не волнуйтесь, Фредерик. Доверьте нам это письмо.
Листок упал на стол. Психолог-криминалист громко и отчетливо прочла его вслух:
«Миртий, 24 августа 2004 года, Изиньи-сюр-Мер, ночь, 2 часа 25 минут.
Любовь моя, У времени стрелки я украду, И если бежать — с тобой убегу. Костыль украду у белого дня, Чтоб ты никуда не ушел от меня. Нарциссы я украду у весны, Чтобы всегда со мною был ты. В броню шелкопряда запру я тебя, Чтоб ты никуда не сбежал от меня. Вселенную нашу окружу я забором, Чтобы никто не взял нас измором. В отрепья одену судьбу нашу лихую, Чтоб не позарился никто на такую плохую. Я всех красавиц готова убить, Чтобы им помешать тебя любить. Чтобы никто не смел тебе докучать, Я всех готова навеки прогнать. Я стену построю, чтоб нас окружить, И от врагов сумею нас защитить.Алина Массон вытащила бумажный платок и вытерла выступившие в уголках глаз слезы. Фредерик Мескилек сунул в рот новую сигарету и, глядя перед собой пустыми глазами, стал терзать ее зубами, пока не отгрыз фильтр.
— Прекрасные стихи, — произнесла Элен, уверенная, что это не избитый комплимент.
Миртий была талантлива. Талант, который смяли, словно исписанную страницу, скомкали, прежде чем бросить в урну.
Она лучше понимала чувства тех, кто жил, озаренный лучами обаяния Миртий, их чувства, метавшиеся от гнева к отчаянию. Она пригласила Шарля и Луизу Камю присутствовать при допросе, но родители Миртий вежливо отказались. Они больше не желали делить память о дочери с полицейскими и судьями. Миртий похоронили в Эльбефе, на кладбище Сент-Этьен, и они каждое утро приходили туда. Только вдвоем. Когда они рассказывали следователям подробности из жизни Миртий, им казалось, что они развеивают воспоминания о ней, как могли бы развеять ее пепел.