Не жизнь, а роман!
Шрифт:
Могла поискать место в качестве вольного переводчика или, закончив курсы, стать экскурсоводом и работать ровно столько, чтобы хватало оплачивать учёбу детей. Был ещё вариант позволить отцу заботиться о ней и внуках. В принципе это её тоже устроило бы. Тогда она посвятила бы себя детям и истории.
Лёжа в кровати, приятно закутавшись в одеяло, она думала, какой интересный круговорот получился в её стремлениях! Когда-то она рвалась из семейного гнезда, считая, что медленно умирает, погрязнув в бытовых хлопотах, а сейчас она так наелась самостоятельности, ответственности, что подчас лень даже шевелиться.
Единственное, что толкает к действиям, это желание поддерживать комфортный образ
Её привлекала не только сцена, манило даже ожидание представления. Ей хотелось вкусить атмосферы, когда спокойно стоящие люди мирно беседовали бы об искусстве или, нарядные, сидели бы за столиками, потягивая из бокалов шампанское. Они даже не понимают, как счастливы в этот момент! Господи, её умиляли даже ругающиеся таксисты, которые не понимали, что они повелители скорости, недоступной ещё их прадедам! От их ругани веяло необузданной, не сдерживаемой воспитанием и внутренними рамками, дурной свободой! Эта свобода была выстрадана многими поколениями, и жаль, что они её используют в таком качестве, но это свобода!
Эмэри ухаживал за нею, никак иначе интерпретировать его внимание она уже не могла. Французам нравится казаться влюблёнными и пылкими, но это всего лишь флёр. Морритт не только ухаживал, он совершал уступку за уступкой в пользу Кати, облегчая ей жизнь. Интерес к истории - это одно, а личная забота - совсем другое. Он ей очень нравился, но... не до него.
Она могла бы прикрыться церковным браком с Бертраном, который нерасторжим, но... Опять это но! Всё было просто: Катерина не желала новых отношений. Наверное, устала. Пресытилась связью с мужчиной, и в этом плане возникал барьер во взаимоотношениях с Эмэри.
Она замечательно проводила с ним время, но искренне радовалась возвращению домой, скидывала верхнюю одежду, разбирала причёску и, влезая в лёгкий домашний костюм, наслаждалась общением с детьми и совершенно не желала кого -то пускать в свою постель и личную жизнь. Ей не до этого!
Однажды, в небольшом ресторанчике, где собирались пообедать Катя с Эмэри, скрываясь от какого-то столпотворения на площади, случился небольшой инцидент, который помог им объясниться. Морритт ухаживал за нею наедине и на людях, и это включало в себя множество мелочей, которые сложно уже встретить в Европе. Он подавал ей руку, придерживал дверь, усаживал её первой в кафе, поднимался, если она вставала, и совершал прочие мелочи, оберегая Катю.
– Вам не стыдно?!
– неожиданно услышали они, после того как устроились за столиком.
К ним подскочила какая-то девушка, близкая по возрасту к Катерине, но одетая небрежно, словно ей всё ещё восемнадцать-двадцать, когда главное украшение - это юность и свежесть.
– Он же унижает вас тем, что ведёт себя так, будто вы больны или недееспособны!
– громко начала она отчитывать их.
В зале все устремили взгляды на вошедшую пару и возбуждённую девицу. За окном, на площади в это время разворачивался митинг в протест чего -то, и с десяток женщин разделись догола. На симпатичных девушек любопытные прохожие смотрели с интересом, а от остальных, неприязненно отводили взгляд.
Эмэри потерял благодушный вид. Он одевался так, чтобы не выделяться из толпы, но иногда ему устраивали провокации, за которыми следовали повестки в суд и попытки выудить деньги. Он уже давно не оставался с незнакомыми женщинами наедине ни по каким вопросам, чтобы после не получить обвинение в домогательстве.
– Позор позволять думать ему, что вы нуждаетесь в опеке! Хватит унижать женщин!
– вертя головой во все стороны, выкрикивала возмутительница спокойствия.
Катя взяла салфетку, которую сняла с пустой тарелки, поднялась и, приняв высокомерно -стервозный вид, глядя в упор на крикунью, произнесла:
– Не позволю себя оскорблять, - и обидно кинула салфетку ей в лицо, как, бывало, ссорившиеся рыцари могли кинуть железную перчатку, норовя подбить глаз.
В зале загудели. Никто не ожидал, что вместо словесной перебранки девушки столь стремительно перейдут к драке. Но дальнейшее их удивило ещё больше. После того, как активистка, возмущённо раскрыв глаза, сделала первый шаг к строгой молодой женщине, и остановилась, пробегаясь взглядом по столикам, чтобы захватить у кого-нибудь наполненный водой бокал и вылить его на обидчицу, она увидела протянутую руку.
– Ваша визитка, - потребовала Катерина и угрожающе подалась вперёд, становясь вплотную к девушке.
– Что?!
– отодвинулась та.
– Я не оставлю без последствий хамское поведение. Либо вы неадекватны и пусть это признают врачи, закрывая для вас доступ в общественные места, особенно где есть дети, либо вы заплатите за своё вмешательство в мою жизнь.
– Ненормальная!
– срываясь на обидчивые ноты, воскликнула активная француженка.
– Я же за права женщин! Нельзя позволять им считать нас ниже себя!
– девушка обращалась ко всем посетителям, понемногу пятясь от Катерины. Её взгляд действовал ей на нервы и если кто неадекватный, то это она. Сразу видно, что бешеная! Угораздило же нарваться!
– Месье, - обратился Эмэри к администратору, - у вас ресторан или общественнополитическая арена?
Администратор начал выводить активистку из зала, но в этом образе она уже чувствовала себя как рыба в воде. Поддавшись мужчине ровно настолько, чтобы очутиться подальше от мадам с тяжёлым взглядом, она всё же выкрикнула пару раз, что все мужчины - хитрые угнетатели и испортила обед нескольким парам, набедокурив с водою.
Катерина знала, что во французском «человек» - это мужчина, а не как в русском «мужчина» и «женщина», что очень обижает местных дам. А ещё, целое столетие крича о своих правах, француженки всё больше вешают на свои шеи обязанности, оставаясь в проигрыше, но это их проблемы. А вот ненавистные ими русские большевики с барского плеча наградили женщин сразу всеми правами, только... ну это уже история и жизнь -жестянка.
Катя, вернувшись взглядом к Эмэри, чуть склонила голову набок и, внутренне ощущая его сомнения, покаянно произнесла:
– Вы себе не представляете, как я наслаждаюсь вашим вниманием! Это крайне эгоистично с моей стороны: купаться в вашей заботе, не обещая ничего взамен, но я не в силах отказаться от этого.
Он чуть улыбнулся, но ответил не сразу. Взял меню, потом отложил и, разглядывая её, словно в первый раз, всё же высказался:
– Я очень рад, что моё желание оберегать вас не вызывает у вас отторжения. Я - продукт современного общества, и умею эксплуатировать женщин наравне с мужчинами, но иногда буквально на уровне инстинктов умиляешься малышкам в платьицах, желаешь видеть в девушках мягкость и нежность, некоторую зависимость от сильного и умного меня.
– Эмэри усмехнулся, показывая, что высказывание на его счёт стоит воспринимать с иронией.
– Моё финансовое положение очень быстро избавило меня от многих иллюзий, и я давно уже контролирую свои мужские инстинкты защиты, которыми умело попользовались ушлые красавицы с невинным взглядом, но вы...