Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник)
Шрифт:
Брат обернулся. Клеопатра увидела, что лицо Александра посерело, а взгляд брата заставил ее затрепетать. Вспомнив о присутствии сестры, он резко бросил:
– Я иду к матери, – и двинулся прочь.
– Александр! – окликнула его Клеопатра.
Он нетерпеливо остановился.
– Что это значит? Скажи мне, что это значит? – умоляла сестра.
– Ты разве сама не видишь? Филипп сделал дядю Александра царем Молоссии и гегемоном Эпира. Разве этого недостаточно? Они свояки, неужели этого недостаточно? Почему нет? Зачем делать его, помимо этого, еще и зятем? Как ты считаешь? Не помимо – вместо.
– Что? – медленно произнесла Клеопатра. – О нет, боги запрещают это!
– Что же еще? Содеянное Филиппом превратит Александра в его врага, если только дядя не будет упоен сладостью нового брака. Филипп собирается отослать домой Олимпиаду, чтобы сделать Эвридику царицей.
Внезапно Клеопатра завыла, раздирая свою одежду и волосы, царапая и осыпая ударами нагую грудь. Александр схватил сестру за руки, крепко сжал, поправил на ней платье.
– Тише! Не рассказывай всему миру о наших бедах. Нам надо подумать.
Клеопатра подняла огромные от ужаса глаза.
– Что будет? Мать убьет меня.
Дети Олимпиады без содрогания произносили эти слова. Но Александр прижал к себе сестру и стал поглаживать, как если бы успокаивал больную собаку.
– Нет, не будь дурочкой, – утешал ее Александр. – Ты знаешь, что она не причинит вреда тем, кого родила. Если мать кого-то и убила… – Он передернулся, но в ту же минуту неуклюже погладил сестру по голове. – Будь храброй. Принеси богам жертвы. Боги сделают что-нибудь.
– Я думала, – всхлипывала Клеопатра, – что если он неплохой человек… Я смогу взять Мелиссу… по крайней мере, я уеду отсюда. Но в одном доме с ней, после всего, что случилось!.. Лучше бы я умерла, лучше бы я умерла.
Растрепанные волосы девушки коснулись рта Александра, он чувствовал их соленую влажность. За спиной Клеопатры в кустах лавра мелькнул алый проблеск, и Александр освободил одну руку, чтобы поманить Мелиссу. Девушка, дрожа, приблизилась. В конце концов, подумал Александр, все, что она подслушает, и без того будет рассказано Олимпиаде.
– Да, я увижусь с мамой, – повторил он. – Я иду к ней сейчас же.
Александр передал сестру в протянутые к ней черные руки с розовыми ладошками. Оглянувшись назад, на пути к неизбежному тягостному испытанию Александр увидел, как сидящая на бортике порфирного фонтана рабыня склоняется над дочерью царя, уткнувшейся в ее колени.
Новости об обручении разнеслись быстро. Гефестион попробовал угадать, что должен думать об этом Александр, и угадал правильно. Александр не появился за ужином; сказали, что он у царицы. Гефестион, дожидаясь в комнате Александра, заснул на его кровати; стук щеколды разбудил его.
Вошел Александр. Его глаза запали, но лихорадочно блестели от возбуждения. Александр подошел, высвободил руку и дотронулся до Гефестиона, как дотрагиваются до священных предметов: на счастье или во исполнение добрых предзнаменований. Но его мысли занимало что-то иное. Гефестион молча смотрел на друга.
– Она сказала мне.
Гефестион не спросил: «Что на этот раз?» Он знал.
– Олимпиада сказала мне наконец. – Александр пристально взглянул на Гефестиона. Сквозь Гефестиона, позволяя тому разделить свое одиночество. – Она произнесла заклинание и просила бога позволить рассказать мне. Бог всегда отказывал ей. Этого я прежде не знал.
Гефестион неподвижно сидел на краю постели, всматриваясь в Александра. Он понимал: единственное, что он может сейчас отдать другу, – это он сам. С людьми нельзя говорить об их пути наверх из царства теней, иначе они снова погрузятся в подземный мир, уже навсегда. Это знал каждый.
Краем сознания Александр отметил застывшее тело Гефестиона, его лицо, которое сосредоточенность сделала прекрасным, неподвижные темно-серые глаза, белки которых блестели в свете лампы. Александр глубоко вздохнул и потер лоб.
– Я присутствовал при обряде, – сказал он. – Долгое время бог не отвечал ни да ни нет. Потом он заговорил. Он превратился во вспышку огня, и в…
Внезапно Александр, казалось, осознал, что Гефестион существует и сам по себе, не только как его часть. Он сел рядом и положил ладонь на колено друга.
– Бог позволил мне узнать правду, если я поклянусь не раскрывать ее. Так на всех мистериях. Все, что принадлежит мне, я могу разделить с тобой, но это принадлежит богу.
«Нет, – подумал Гефестион, – это принадлежит ведьме; такое условие она поставила из-за меня». Но он ободряюще сжал обеими руками кисть Александра. Рука была сухой и теплой и лежала в его ладонях доверчиво, но не ища утешения.
– Значит, ты должен повиноваться богу, – сказал Гефестион.
Не в первый раз, подумал он, не в последний; кто знает? Сам Аристотель никогда не отрицал, что подобные вещи случались; Гефестиону не следовало богохульствовать. Если когда-либо люди говорили с богами, такое возможно и сейчас. Но для бренного человека это великое бремя. Гефестион плотнее сжал руку, которую держал.
– Скажи мне только, удовлетворен ли ты? – спросил он.
– Да. – Александр кивнул теням за лампой. – Да, я удовлетворен.
Внезапно его лицо осунулось и поблекло, щеки, казалось, ввалились на глазах, рука стала ледяной. Он мелко задрожал. Гефестион видел такую дрожь у воинов, когда у них остывали раны после боя. Лекарство, видимо, требовалось то же самое.
– У тебя здесь есть вино? – спросил он Александра.
Александр затряс головой. Он отнял свою руку, чтобы скрыть дрожь, и заметался по комнате.
– Нам обоим надо выпить, – сказал Гефестион. – Мне надо. Я рано ушел с ужина. Пойдем выпьем с Полемоном. Его жена наконец родила мальчика. Он искал тебя в зале. Полемон всегда был тебе предан.