Небесные
Шрифт:
– Сравнивая вас двоих, я бы сказал, что большим аппетитом обладаете вы. Однако довольно светских бесед. Я предлагаю вам сдаться.
С этого места Хард может видеть риссенскую армию так, как ее видит неприятель. Он быстро пробегает глазами по рядам, останавливается сначала на лучниках - так до сих и не нашел того меткого стрелка, - затем на тысяче Рагона. С некоторым неудовольствием отмечает, что дисциплины и порядка в ней больше, чем среди его собственных людей. Что же такого Рагон делает, что ему так подчиняются? Хард не помнит, чтобы Рагон зверствовал и отсекал головы дезертирам, но не помнит и того, чтобы последние у него были. Не повернись все так неожиданно несколько солнц назад, сейчас Маловера
Бастин хохочет. Он совершенно не похож на Андамана.
– Даже не знаю, что делать со столь щедрым предложением, - он насмешливао обращается к собственному командиру.
– Неужто и впрямь сдаться?..
Хард не помнил Маловера таким взволнованным, как в тот момент, когда из земель Сарии, в обход расположившегося в низине войска, пришло известие. Командиры как раз были в палатке, Хард поднимал руку, чтобы проголосовать за то, чтобы лишить Рагона звания командира. Когда застоявшийся и спертый воздух расцвел горящими буквами, в них вперились сразу десятки выжидающих глаз. И сразу несколько командиров во главе с Маловером прочли сообщение, отправленное собственноручно Раймондом.
– Смотрите, господин Маловер, вы говорите с такой уверенностью, что я и впрямь могу сдаться.
В том, что отправивший известие о подмоге действительно Раймонд, Хард ни мгновенья не сомневался. Ему знаком был и стиль, и подбор выражений, и размашистая подпись в конце. Трудно описать словами восторг, охвативший его в тот момент. Старший принц, подлинный наследник, считавшийся погибшим, вернулся, и не один, а с союзником в виде могущественного Кнотта, связь с которым была утеряна сотни лет назад. Одним махом все проблемы вдруг стали казаться решенными. Маловер велел держать новость в секрете - о нежданном повороте событий не должны были прознать сарийцы. Дозорных на юге те не выставляли - кого опасаться со стороны собственных земель?
– Я рад, что у вас такое хорошее настроение, но я говорю совершенно серьезно. На моей стороне армия численностью четыре десятка тысяч, и пусть на вашей стороне солдат в два раза больше, к нам вот-вот подойдет подмога.
Вдоль, обходя склон стороной, к ним подбирается покрывало из снега - мелкого, жесткого, острого. Вот он бьет в тыл желто-синим солдатам, накрывает генералов, лепит лица сарийцев. Боковым зрением можно поймать направителей, мечущихся от одной снежинки к другой. Видимо, сарийцы успели чем-то прогневать мелких мстительных тварей, что те собрались вместе и закрыли обидчикам видимость. Однако, силенок у них явно не хватает, и уже несколько секунд спустя снег, оставшийся без поддержки, идет на убыль.
– Вот как? И кто же решился помочь вам в столь решающий момент?
Бастин уверен, что Маловер блефует. На его месте Хард решил бы также. Он перебирает в уме возможных союзников, тех, о которых Бастин подумал бы в первую очередь - и отбрасывает их одного за другим.
– Кнотт.
Бастину этот разговор доставляет настоящее удовольствие. Он любит поговорить, и уже одно это ставит его в глазах Харда ниже Андамана. Конечно, генерал должен уметь говорить - ему ведь произносить речи, воодушевляющие солдата идти до конца, речи, от которых сердце начинает биться в два раза чаще, речи, за которые не страшно и умереть, - но слова Бастина и сам Бастин словно бы несколько иного толка, чем истинный генерал. Хард не может объяснить, почему ему так кажется, - так ему подсказывает сидящий в нем инстинкт воина.
Глаза Бастина сужаются, но генерал тут же расплывается в улыбке. Не поверил. Это уже начинает надоедать. Здесь нет деревьев, чтобы быть в курсе творящегося вокруг, поэтому Хард словно бы оценивающе взвешивает неприятельских солдат, но на горизонте пусто. Пора бы им уже и появиться.
– Позвольте уточнить, правильно ли я понял: Кнотт вступает на арену сражений без объявления Сарии войны?
– Уверен, у них просто не хватило времени, чтобы отправить вам вестника. Или же посланник затерялся где-то по дороге - нынче они такие ненадежные.
Свищет ветер. Здесь, в низине, гул, поднимаемый им на холмах, кажется чем-то мифическим, порождением темных существ. Хард подавляет в себе желание задрать голову и убедиться, что на него не летит никакая хищная мерзость. На ум тотчас приходят полотнища из Сорочьего леса - вот где мертвая тишина и опасное соседство. Подумав, приходит к выводу, что лучше кровожадный вой ветра в вышине, нежели безмолвие обители летающих картин. Гул становится громче. Сумасшедше бьются флаги с обеих сторон. Если подняться чуть выше по взгорку, можно и оглохнуть. Хард не завидует тем, кому ветер набился в постоянные спутники. Если воет ветер, даже самый чуткий слух не уловит звука подкрадывающихся шагов. Да, ветер плохой компаньон, но хороший сообщник.
– Однако, господин Бастин, я вынужден вас поблагодарить, - продолжает Маловер, - если бы не вы, мы бы так и не поняли всю ценность Скалистых гор. Раз вы осмелились объявить Риссену войну из-за них, значит, под носом у нас настоящее сокровище. Я уже связался с Амшером, сообщил им, отчего мы имеем сомнительную честь приветствовать чужаков на нашей земле. Первый советник господин Юн любезно согласился выделить несколько дней на исследования с тем, чтобы понять, что же вас так привлекло.
Хард сомневается, что господин Юн так уж лично и отправится в горы. Сейчас у него хватает своих хлопот. Насколько Хард осведомлен, помимо государственных дел, старик сейчас занят подготовкой к свадьбе собственной дочери. Свадьба! Только сейчас до Харда дошло, что она намечалась и у Коэн. С внезапным страхом он вдруг подумал, что она ему так и не написала. Связалась с Рагоном, но не с Хардом. Неужто с Пагуром что-то случилось? С начала войны от него не было ни единого известия. Неужели?..
– Сказать по правде, господин Маловер, вы сильно сдаете позиции. Я наслышан о вас, как о человеке мудром и рассудительном, но этот разговор развеял все мое к вам уважение. Я предлагаю вернуться на свои места и начать бой.
Они разъезжаются. Трогая коня, Хард пользуется случаем, чтобы отсканировать местность, но на безжизненных выступах ни малейшего намека на помощь. Значит, придется вступать в бой? Согласно первоначальному плану, подмога должна была подойти до начала сражения. Маловер оттягивал время как мог, но раз кноттского войска до сих пор нет, значит, придется обнажать меч. Это не самый предпочтительный вариант, силы Риссена на исходе, когда подойдет Кнотт, на поле могут остаться лишь ошметки армии. Лучше бы им поторопиться. В глубине души Хард лелеял надежду, что подмога поспеет.
Все последние приготовления давно завершены. Хард смотрит на войско под другим углом: многие из тех, кого он собирался вернуть домой живым, останутся здесь навсегда. Хард жалеет, что накануне не связался с домом. Судьба капризна, и, если сегодня его не станет, отец с Коэн так и не узнают, как сильно он их ценит. Как-то у них дома дела? Господина Самааха больше нет, отец, должно быть, по нему скучает. А Коэн? Наверняка пристально следит за тем, чтобы он вовремя поел и не засиживался допоздна. Вновь вспоминает Пагура: ведь так и не видел его с начала войны, хотя пересечься должны были неминуемо. Неужели даже до Каборра не добрался живым? Перехватили по дороге бунтующие крестьяне? Пагур не особо нравился Харду, но раз уж его выбрала Коэн... Ловит себя на мысли, что раньше его подобные вещи не беспокоили. Чертов Круг!..