Небесный летающий Китай (сборник)
Шрифт:
– Кино не с потолка взяли, – парировал Гагенгум. – И уж конечно – не с полки. Вот это в вашем ведомстве привыкли…
– Стойте, – премьер-министр поднял ладонь. – Давайте останемся в рамках. Послушаем министра атомной энергетики. Не будет фонить?
– Да тьфу на это, – Гагенгум не вытерпел. – У нас и так везде фонит.
У премьер-министра дернулось веко, и будущий барон извинился за грубость.
– Формулировка огульная, – поднялся министр атомной энергетики, – но в целом справедливая. Я думаю,
– Далековато, – вздохнул Гагенгум.
– А по-моему, так даже близко, – не согласился с ним глава кабинета. – Нельзя ли подальше? Я намекаю на Украину.
Гагенгум немного растерялся.
– Это же сколько ехать, – промямлил он – Учтите, что там еще нет ни железных дорог, ни шоссе…
– А давайте куда поближе! – вскинулся молчавший до сих пор министр путей сообщения. – Например, в 1950… нет, 60-й год! … Дисциплина, бесхозяйственность… Сказано – доставить, значит – доставить!
– Нет, – помотал головой атомщик. – Совсем недавние времена. Последствия могут еще не сказаться… могли не начать сказываться… – И он, запутавшись, смолк.
– Согласен, – кивнул премьер-министр. – Давайте к царице. И я настаиваю на Украине. А город вы и сами знаете. Подумайте, как это ловко получится! За отходы платят Пан-России, а везут их к хохлам! Гениальная комбинация! … Товарищ Гагенгум, вы лично отправитесь… ко двору, – и премьер серьезно хохотнул. – Наберете команду, проследите за исполнением. Потом расскажете, как там…
Такого оборота Гагенгум не ожидал.
– Но я не знаком с местными обычаями! Здесь нужен историк… этнограф…
– В правительстве нет историков и этнографов, – напомнил премьер.
3
Ехали до сумерек.
– Есть охота, господа, – Паншин говорил бодро, как будто и не провел целый день в седле.
– А мне так нет, – отозвался Каретников. – Тошно немного.
– А, так вас растрясло! – догадался Господинчев, гарцуя на коне. Он снял головной убор и пригладил волосы. – Будь я проклят!
– Что за забота?
– Извольте взглянуть, – Господинчев раскрыл ладонь. Каретников и Паншин подъехали поближе, а Нащокин остался с вожжами.
– Что это?
– Локон, – недоуменно улыбнулся Господинчев. Но наглости в его глазах уже не было.
– Неужто лысеете?
– Нащокин! – позвал Паншин и, не сдержавшись, расхохотался. – Подите сюда! У Господинчева плешь растет!
– Что здесь смешного, сударь? – оскорбился Господинчев.
– Не сердитесь, – Паншин примирительно потрепал его по плечу. – Вот дело сделаем – поедем в имение к батюшке. Там у нас есть бабка… ворожея. Тинктуру готовит особую, в голову втирать. Обрастете так, что гребень
– Решайте же, братцы! – крикнул сзади Нащокин. – Скоро стемнеет. В которое поедем село?
Санный след раздваивался; обе колеи вели к селам, каждая – к своему. Села курились дымом и были почти неразличимы в перспективе, насыщенной синим.
Господинчев уронил локон в снег и молча ткнул плеткой в сторону правого.
Паншин кивнул.
– Дело наше правое – значит, и забирать всегда будем правее. Вперед, гардемарины!
Отряд тронулся. Подвода загремела, Нащокин молодецки чмокал и нокал.
Вскоре вступили в село. Разбрехались собаки, а с какого-то двора донеслось даже буддийское мычание зимней коровы.
– Да, господа, – вздохнул Каретников. – Постоялым двором и не пахнет.
– Бог с ним, попросимся в избу.
– Можно и не спрашивать. Покажем царицыну грамоту.
– Кто ж ее здесь прочтет! – усмехнулся Нащокин.
– И не надобно. Богопослушному человеку хватит благородного поручительства. И царского имени.
– Темен наш народ, – заметил Паншин. – Но чует верно.
– Господи, дурно-то как! – пожаловался Каретников и вдруг соскочил в ближайший сугроб. – Простите, братцы, нужда не терпит…
Паншин встревоженно уставился ему в спину.
4
Премьер, любивший общаться с коллегами в неформальной обстановке, испытывал двойное удовольствие. Ему было непривычно лицезреть в Доме Правительства придворного образца восемнадцатого столетия. Состоялось троекратное целование. Гагенгум, воплощавший карнавальный анахронизм, стянул парик, уселся в кресло, налил себе из пузатой бутылки.
– Ну, как там наши мальчики? – премьер поиграл бокалом и выпил не по-премьерски.
– Скачут, служат Отечеству. Поют и дерзают, теряя зубы и волосы.
– Доедут?
– Жизнь положат, но волю государыни выполнят.
– У вас и слог-то изменился, Гагенгум! – восхитился премьер-министр, набирая фисташек в горсть.
– Положение обязывает. Что говорит президент?
– Президент над схваткой.
– Ясно. В самом деле – нельзя же вникнуть во все. У меня, собственно, созрели некоторые коррективы.
– Вот теперь вы говорите по-русски, – премьер захрустел. – Я весь внимание.
– Вообще-то вы тоже, по-моему, не обязаны вникать, – поделился соображением Гагенгум. Он мерно отбивал парик об край стола, словно воблу, держа его за хвостик. – Главное, что речь идет об очень больших деньгах.
– А юридический аспект?
– Помилуйте, мы в прошлом.
– Разрушительные последствия?
– Никаких. Опять-таки: вот мы – разумные, добрые, вечные. Не мутировали, не деградировали… Не стали уродами…