Небесный огонь
Шрифт:
Уджурак посмотрел на маленького чёрного медвежонка, свернувшегося посредине клетки, и почувствовал, как останавливается его сердце. Он ЗНАЛ её.
Это была Луса!
До него дошло, что именно её напомнила ему Салли. Её душа была так же ярка и счастлива, как дух Лусы. Его воспоминания снова вернулись. Он был медведем — бурым медведем. Он был тут, чтобы освободить Лусу. Снаружи его ждут Токло и Каллик. Вот, ради чего он здесь. А где-то наверху была его мать, наблюдая за ним.
"Запомни эту деталь, — напомнил он себе."
Он вспомнил, как в прошлый раз был плосколицым, и насколько меньше он был тогда. Теперь он чувствовал себя решительней, уютней в человечьей коже. Он не знал, было ли это от того, что на этот раз он был в обличье более взрослого плосколицего, или от того, что он помнил некоторые вещи, которые узнал раньше.
Луса смотрела на него сквозь решётку, её глаза были яркими и грустными. Он пытался понять, узнала ли она его. Он шагнул к ней, полагая, что должен сообщить ей что-нибудь на медвежьем и дать ей понять, кто он, и что она теперь в безопасности.
— Эй! — сказала Салли. Она схватила его за рукав и оттолкнула назад. — Не подходи слишком близко! Ты слышал, что сказал Крейг. Она по-прежнему остаётся диким медведем. Я имею в виду, что знаю всю её лукавую милость. Она по-прежнему может быть опасна.
"Собственно, как и я, — подумал Уджурак. — Я тоже дикий медведь".
— Извини, — произнёс он вслух.
— Всё нормально, — снова заулыбалась Салли. — Я и сама немного её полюбила. Разве она не милашка? Мы ведь твёрдо думали, что она полярный медведь, когда она прибыла к нам вся покрытая нефтью. Но только пока мы не начали соскребать её, а её шкура по-прежнему оставалась чёрной! У нас не было ни ЕДИНОЙ догадки, что чёрный медведь делает на льду. Я подразумеваю, что это вообще не поддаётся сознанию. Бедная малышка, должно быть, оголодала и совсем отчаялась.
— Можно мне и её покормить? — спросил Уджурак.
К его разочарованию, Салли замотала головой:
— Нет, только Таре и Эрике разрешено трогать или кормить её. Они знают, что делают. Мы же можем работать с животными, насчёт которых менее вероятно, что они расцарапают нам лицо.
Расстроившись, Уджурак чуть не воскликнул "Луса такого не сделает!", но вовремя одёрнул себя и только кивнул "Ладно". Ему придётся искать другой способ подобраться к ней.
Он вспомнил другую часть своей миссии — освободить других птиц, тюленей, и прочих животных, находящихся здесь. Но теперь он знал, что их все равно отпустят на волю. Салли сказала, что все они вернуться в дикий мир, а пока о них заботились люди. Так что они не нуждаются в его помощи. Всё, что ему надо сделать, это спасти Лусу.
— Тем более, Тара недавно её кормила, — разошлась Салли. — Она практически исчерпала все наши запасы консервированных фруктов! Но мы получим новый провиант завтра, когда прибудет наш корабль.
Неожиданно у входа в палатку возникло столпотворение. Темноволосая женщина протолкнулась сквозь толпу и крикнула:
— Быстро, освободите столы! К нам новый пострадавший!
Все люди в палатке запрыгали в спешке, пряча животных обратно в клетки и протирая столы. Всё больше людей в зелёных куртках заходили внутрь, неся сети и клетки. Сердце Уджурака дрогнуло, когда он увидел внутри них силуэты птиц и животных. С их перьев капала нефть, и почти все они были обездвижены. Ему с трудом верилось, что они вообще живы, когда их кожу пропитало такое количество яда.
— Ну же! — сказала Салли. — Вот, где ты действительно можешь помочь!
Она потащила его к ближайшему столу и вручила ему пару перчаток. Уджурак натянул их, пока Салли представляла его Эрике, темноволосой женщине, которая и привела сюда всех этих людей. Она ласково выпутала одну из длинношеих птиц из сетей и положила её на стол. Уджурак заметил, как она вытащила из её бока крошечный колышек.
— Она усыплена, — объяснила Салли, проследив за его взглядом. — Таким образом она не проснётся и не начнёт паниковать в середине операции.
Уджураку полегчало, когда он услышал, что она не умерла. Он повторял за инструкциями Эрики, пока она показывала ему, как счистить нефть с перьев и осторожно оттереть её с клюва, глаз и перепонок ступни с их мягкой, воздушной структурой.
Эрика ушла за соседний стол, и Уджурак с Салли какое-то время работали в полной тишине. Каждый раз, стоило ему поднять глаза, Салли довольно ухмылялась.
— Разве это не здорово? — шептала она. — Мы действительно помогаем! Как мне повезло, что мои родители разрешили мне приехать сюда и работать тут.
Уджурак был вынужден подметить, что и его тоже такая работа заставила почувствовать себя лучше. Он уже мог видеть отличие в перьях птицы. Его голые руки плосколицего работали быстро и ловко, и он чувствовал связь со всеми остальными людьми, окружающими его, усердно работающими ради общей цели. Он не мог поверить, что так много плосколицых желали проводить своё время просто помогая животным.
По правде, ущерб, который они восполняли, принесли сами же плосколицые. Но, может быть, после всего этого Луса была права. Может быть, не все плосколицые плохие, может быть, кто-то из них смог сделать для себя иной выбор. Если бы у него не было друзей и медвежьей жизни, к которой он так стремился вернуться, он мог представить себе остаться в этой форме и весь остаток жизни посвятить примерно такой работе.
Он покосился на клетку Лусы. Она сверлила его глазами, её голова склонилась набок от любопытства. Он улыбнулся ей, и она моргнула.
"Не волнуйся, Луса, — молча поклялся он. — На этот раз я не забуду. Я знаю, кто я, и для чего я здесь. И я заберу тебя отсюда. Обещаю".
Глава 29. Луса
Это был Уджурак. Теперь Луса точно была в этом уверена. То, как смотрел на неё этот плосколицый мальчишка, как улыбался ей, — всё это согревало её тёплым чувством безопасности и надёжности, которое она всегда испытывала, находясь рядом с Уджураком.
Когда он впервые зашёл в палатку, она не могла понять, почему он кажется ей таким знакомым. Она какое-то время наблюдала за ним, думая, что, наверно, она видела его в Медвежатнике. Он выглядел совсем не так, как выглядел Уджурак в последний раз, когда был плосколицым. На этот раз он был выше и его волосы стали слегка светлей, он двигался со странной, неведомой раньше уверенностью, как будто теперь ему было легче быть плосколицым, чем раньше. Даже его болтовня плосколицего звучала глубже и мудрей, словно теперь он знал больше слов и идей плосколицых, чем тогда.