Небесный шторм
Шрифт:
Через несколько часов Рауль благополучно объехал Зелу и вздохнул с облегчением. В этих местах он был как рыба в воде. Товарищи забылись, лишь иногда разражались стонами. Он остановился возле дома на дальней окраине, постучался, представился. Хозяина дома звали Абир. Он был хорошим человеком – проверенным, внушающим доверие (а чтобы внушать доверие, не обязательно быть жуликом). Но он не знал ни одного врача в округе (похоже, таковых здесь попросту не осталось). В доме отсутствовали лекарства. Спецназовцы очнулись в подвале – утром следующего дня. Состояние нормализовалось, но потребность в лекаре не сделалась менее актуальной. Иногда они приходили в себя, иногда отключались. После обеда им стало хуже, друзья забылись. «Что сказать вам, москвичи, на прощанье?» – тоскливо думал Рауль, разглядывая обессилевших товарищей. Надежный человек, способный оказать им помощь, проживал под Ниязией – в двух часах езды. И снова он катил на джипе – уставший, с помутневшими глазами. Хорошо, хоть помылся и переоделся. Военных действий в квадрате не проводилось – мятежники откатились, люди полковника еще не подошли. Слипались глаза, он плохо видел проезжую часть. В один прекрасный момент он уснул, потеряв контроль над дорогой. А когда очнулся, джип крутился зигзагами, в глаза летела канава водостока. «Да ладно, – с какой-то ленью подумал он. – От этого ведь не умирают?» Машина вздрогнула, тряхнуло и седока. Он действительно не развалился, но машина застряла передними колесами. И сколько ни давил он на газ, она лишь глубже погружалась в ловушку…
Али Магомедов чувствовал глухую беспросветную тоску. Он добился намеченной в жизни цели… и рухнул в бездну печали и одиночества. Последние две недели
Да, он помог своим братьям-мусульманам. Бомбардировки прекратились, в стане неприятеля царило замешательство. Но почему от этих мыслей не становится легче? Перед глазами стояли взорванные постройки базы ПВО, человеческие останки, разрубленный пополам Ильхам с «тягой к работе» в мертвых глазах…
Он запутался в себе и мельтешащих вокруг событиях. Он понимал лишь одно: хватит. Он должен вырваться из Ливии, пока кольцо окончательно не сомкнулось, пробраться в родной Азербайджан, обнять семью, жить обычной жизнью, забыть все, что было, как кошмарный сон. К тому же… хм, звучало как-то необычно – он теперь вполне обеспеченный человек…
Плюс маленькая поправка – обеспеченный человек, живущий в постоянном страхе. Он отогнул пыльную занавеску, посмотрел в окно. Квартира, в которой его временно поселили, располагалась на третьем этаже примитивного четырехэтажного здания в одном из небогатых кварталов западной части Хомса. Много лет назад это здание было белым, теперь с него слезли краска и известка, и оно стало серым в крапинку. Вдоль по улице стояли такие же дома, ходили люди – мужчины в белом, женщины с открытыми лицами в чадрах и хиджабах, изредка проезжали машины не самых респектабельных моделей. Протащился бледный араб со шрамом под глазом и пустым свисающим рукавом вместо левой руки. Ворам на Востоке, по старой доброй традиции, продолжают отрубать руки. Женщина с ребенком заблаговременно перешли дорогу, чтобы не встречаться с «прокаженным». Отзвуки войны в этот город не залетали, бои шли восточнее, под Мисуратой, Рас-Лануфом, где многострадальный нефтеналивной порт уже несколько раз переходил из рук в руки. Каддафи перехватывал инициативу, действовал решительно и, что характерно, умело. Честно говоря, Али восхищался этим человеком – пусть диктатор, засидевшийся во власти, пусть не особо разбирался в средствах. Единственный правитель в мире, не имеющий официального поста во властных структурах! Его как бы нет. Имеются правительство, парламент, многочисленные комитеты самоуправления на местах, самостоятельно определяющие жизнь, – а Каддафи просто «лидер революции». Вроде памятника. Но только он решает, что должно происходить в Джамахирии. Как в анекдоте: мы можем простить полковнику, что он кровавый диктатор, но бензин за четырнадцать центов и зарплату учителям в три тысячи долларов мы простить ему не можем! Именно при Каддафи Ливия стала самой процветающей страной на Африканском континенте. Именно при нем люди получили хорошо оплачиваемую работу, а неспособные работать – пособие по безработице в 730 долларов. Возводились города, строились современные шоссе, железные дороги, учителя, врачи получали не меньше, чем чиновники. Люди гордились тем, что они ливийцы. До смешного дешевый бензин, дешевые квартиры, беспроцентные кредиты, в том числе на покупку автомобиля, отсутствие платы за квартиру и свет, аптеки с бесплатным отпуском лекарств, сети магазинов для многодетных семей с символическими ценами на продукты питания. Крупные налоги и поборы – запрещены. Образование и стажировка за рубежом – за счет государства. 7 тысяч долларов – за каждого новорожденного! Именно Каддафи возвел в стране железный заслон проискам исламских радикалов и прочей публики, радеющей за «преувеличенный» ислам…
Человек с усами, подпирающий столб у входа в хлебную лавку, зевнул и покосился на его окно. Кивнул, обнаружив подглядывающее око. Человека звали Хусруф, служил он в военной контрразведке на не самой высокой должности и контролировал вход в здание со стороны улицы. Имелся еще один – без усов – его звали Мустафа, и, по-хорошему, он должен был присутствовать где-то сзади – у лестницы пожарного хода или на самой лестнице, пугая местных жильцов, или во дворе, наслаждаясь умопомрачительными ароматами здешней помойки. Дважды в день охрана менялась – через два часа должны заступить абсолютно «идентичные» Саиб и Альдин (один усатый, другой небритый), а утром – Галиб и Махмуд. Охранники общались между собой, с начальством по коротковолновой рации, у них имелась двусторонняя связь с Али, что, в общем-то, давало основания предполагать, что Али отчасти защищен. Но с каждым днем уверенности становилось меньше; он чувствовал, как что-то сжимается, не дает продохнуть. Выходить из дома Али не возбранялось, но если он удалялся из квартала, из воздуха возникал работник спецслужбы и начинал вежливо хамить, намекая, что для его же пущей безопасности…
Фактически он являлся пленником, хотя и принимал заверения в любви, уважении и «надежде на многолетнее плодотворное сотрудничество». Слово «многолетнее» как-то напрягало. Он оторвался от окна, включил телевизор, прощелкал немногочисленные каналы. Судя по заверениям пропаганды, в Ливии практически мир. Отдельные происки «террористов», одурманенной наркотиками молодежи, в отдельных городах отдельные беспорядки. Город Бенгази для ливийских официальных структур, похоже, перестал существовать, переехав вместе со своим бурным содержимым на другую планету. Корреспондент агентства «Рейтер» интересовался у нарочито доброжелательного представителя МИДа судьбой плененных летчиков НАТО. Представитель МИДа с улыбкой респектабельного джентльмена отвечал, что вопрос не в его компетенции, формально факт присутствия пленных на территории Ливии не подтвержден (хотя и не опровергнут), и лучше с ответом на данный вопрос повременить до лучших времен. Он же не интересуется судьбой ливийских моряков с подорванного у Мисураты катера береговой охраны, которых подобрали американские морские пехотинцы. Он уверен, что пленные содержатся в достойных условиях. Почему бы и Западу не положиться на цивилизованность ливийских военных?
Али с раздражением выключил телевизор – этот чертов ящик зомбирует население по всему миру! Распахнул холодильник – уж здесь, слава Аллаху, никакой пропаганды. Перекусил лепешкой с куском жареной баранины, запил овечьим молоком, завалился на кровать. Сколько времени он уже провел в этой позе, размышляя о своей жизни и перспективах! Вновь неторопливые кадры, вырванные из контекста бытия. То ли сон, то ли явь… Уютная квартира в Баку, квартал, назойливо напоминающий «классический» одесский, резкое солнце светит в глаза, просыпаться надо… Мать далеко на кухне за закрытыми дверьми гремит сковородками, слышно, как она ворчит… Рядом супруга Заза – жгучие волосы цвета воронова крыла разбросаны по подушке, она приподнимается, лямочка ночной сорочки сползает с плеча, обнажая неувядающую грудь, она склоняется над ним, волосы щекочут лицо… но вместо того, чтобы заняться таким приятным воскресным сексом, она вновь его пилит: занимаешься неизвестно чем, денег в доме не хватает, посмотри, как живет твой брат Ариф, а ведь он младше тебя на десять лет! Твой старший сын Эльдар всего лишь инженер, а зарабатывает больше тебя! Тофик год назад выучился на юриста, а уже имеет твердый доход и скоро женится! Даже младший Рафик получил специальность, пусть еще молодой, живет с родителями, но у него большое будущее, тебе не стыдно смотреть ему в глаза?.. А из просторной прихожей доносится шум: малютка Рафик упал с трехколесного велосипеда, сидит, ревет. Тофик таскает за хвост кота Мансура, тоже ревет, когда кот терзает руку. Старший Эльдар хлопает шкафами, вопрошает, куда эта несносная мама задевала его мяч – что он будет гонять с пацанами во дворе, консервную банку, что ли?! «Как-то странно, – лениво думает Али, обнимая «голограмму» жены, – разве могут эти крошки зарабатывать больше меня?» Это, видимо, не явь… Поточная аудитория в МВТУ им. Баумана. Прилежный второкурсник Али Гусейн-оглы Магомедов что-то пишет в тетрадке, усердно царапая ручкой. Кончается паста, вот же шайтан! Все пропало, он не сможет законспектировать такую ценную лекцию! То, что половина потока ничего не пишет, а остальные только делают вид, для Магомедова не показатель. Он должен знать ВСЕ. Он настроен на «красный» диплом. «Девушка, у вас имеется запасная ручка?» Соседка смотрит на него большими небесно-голубыми глазами, в которых что-то переливается… У Али большая засуха в горле, он не может оторваться от этих глаз. Святые магометане… Он знал, что эта девушка учится на его курсе, видел ее, по достоинству оценил фигуру и все такое, но никогда она не была так близко… И он от нее так близко никогда не был… Какая, на фиг, ручка? Какая там лекция? Он забывает и про «красный» диплом, и про амбиции с честолюбием, которых полная голова! Он влюбляется по гроб жизни. Татьяна Ольховская отвечает взаимностью, ей тоже нравится этот целеустремленный паренек из Баку. Коренная москвичка, мама с папой обитают в высотке на улице Горького, и она вместе с ними… Это самое счастливое время в жизни, они молодые, слоняются вечерами по набережной, болтают о всякой ерунде, он держит ее за руку, а потом и за другие места, и от этих прикосновений его колотит током… Они не могут оторваться друг от друга, все время проводят вместе, строят планы на дальнейшую совместную жизнь – сначала шуточные, а потом – чем черт не шутит… «Пращуры» куда-то исчезают, и Татьяна приводит Али к себе, они всю ночь вместе, закипает кровь, и наутро он понимает, что такое настоящая жизнь рядом с любимым человеком. Теперь они всегда будут вот так, их ничто не разлучит. Они скрывают свои отношения от родителей, год, другой – их чувство не гаснет, не за горами защита диплома, они уже взрослые люди… Но тайное становится явным. Серия ударов ниже пояса. Родители-москвичи запрещают Татьяне встречаться с азербайджанцем. Отец и мать Али также решительно возражают против русской девушки – невзирая на перспективы, открывающиеся перед Али в Москве. Это закон, табу, «no trespassing»! Родители уже подобрали Али хорошую девушку. Некая Заза, чудесная, красавица, умница, естественно, комсомолка, приличная интеллигентная семья, родители – старинные друзья Гусейна Магомедова, отца Али. Ей уже восемнадцать, уже можно… Самое страшное потрясение в жизни. Слез при расставании не было, щемящих речей – тоже. Он слышал от кого-то из бывших сокурсников, что в двадцать четыре Татьяна выскочила замуж – особо не всматриваясь в жениха, развелась, опять выскочила – за алкоголика-милиционера… Это первое настоящее чувство он тащил через всю жизнь. Щемило и сейчас, в пятьдесят. Ни в кого он не влюблялся, хранил «верность» ей одной, хотя видал в своей кровати немало женщин, помимо жены. Расставшись с Татьяной, он мучительно долго обретал смысл ВСЕГО и обрел – в работе, которую он хоть к ста годам, но должен выполнить. Оттого и шел по жизни – упрямый, как ишак. И неизвестно, как бы обернулась эта самая жизнь, если бы весь мир не воспротивился его любви…
Удавка у горла сжималась. Неприятности топтались у порога, он не мог понять, чем обусловлено это чувство. Его охраняли, ему обещали защиту и всяческие почести (дай бог, не при погребении). Али был грамотным и всесторонне развитым человеком. Понимал, чем чреват его эксперимент. После удара крылатыми ракетами по складам в Махинеи его и установку, не особо церемонясь, затолкали в крытый грузовик, в котором с воздуха было трудно заподозрить что-то военное, и увезли на некую «продовольственную» базу в окрестности Триполи. Формально этот объект не был военным. Али уже тогда был подавлен: бесконтрольной мощью своего детища, ударом «Томагавков», смертью Ильхама. Но голова работала. Нужен ли он ливийскому режиму? Пока да, но если разберутся в конструкции, что, в общем-то, элементарно, если сами научатся ею пользоваться – что не сложнее, чем навести водяной автоматик на незнакомого дядю… Поэтому, находясь в кузове наедине со своим творением, он открепил от блока запитки схему, ответственную за регуляцию импульса, и спрятал в одежде. Схема была не больше спичечного коробка, но без нее установка превращалась в бесполезный набор стальных агрегатов и прочего хлама. Схема крепилась внутри блока, и распознать потерю визуально было невозможно. Куда запрятали установку, Али не сказали. Но уполномоченный представитель военной разведки по имени Фархад Ибрагим уверил его, что «пушка» спрятана надежно, ни один враг (и даже друг) ее не найдет. Теперь она достояние ливийского народа, а повторное использование пока под вопросом. Ведь это не просто железо, а увесистый аргумент в большой политике. Если бомбежки продолжатся, то Али призовут, если нет, то чудо техники останется убедительным напоминанием – дабы не совались впредь. А самого Али отвезут в Хомс, поселят на ведомственной квартире, будут охранять, как золотой запас, а если что, то он всегда желанный гость на «свадьбе»…
Украденной схемы не хватились. Информация на основе бахвальств Ибрагима в голове осела. Он не пленник (хотя и похож), у него имеется пропуск на ряд закрытых объектов, телефон для связи с охраной и лично Фархадом Ибрагимом. Он знал, что после начала шумихи в западных СМИ пленных летчиков увезли из школы в Хомсе в аналогично разбомбленный (не по ошибке, там сидели криптографы) детский садик на окраине Сегира – между Хомсом и Триполи. Всыпали британским спецназовцам, прибывшим вызволять своих – а семерых погибших в перестрелке уже вовсю опекают девственницы в мусульманском раю. Запад в шоке. Про обещанную виллу в Триполи с видом на море руководство спецслужб, похоже, забыло…
И теперь он размышлял, отбиваясь от попыток сна завладеть организмом. Как использовать установку, знает не только он, но и люди, работавшие в его команде. Найти их сложно, но можно. Западные эксперты, колдовавшие у груд «авиационного» металла, безусловно, сделают вывод: у самолетов одновременно заглохли двигатели. Кто, где, когда и как занимался данным направлением? Можно не сомневаться, что сбегутся спецслужбы со всего мира (если уже не сбежались), чтобы свистнуть секретное оружие или хотя бы разработчика. Информация, отчего погибли самолеты, у них имеется – вряд ли эксперты сохранили это в тайне. Немного копнуть, и всплывет закрытое НИИ в Москве, в котором трудился Али Магомедов, и филиал в Баку… В этом нет ничего сложного. Государственную тайну в СССР хранили таким образом, что о ней знали все, кому это было нужно, а добропорядочные граждане ничего не знали. Если в прошлом шпионы данными разработками не интересовались, значит, тема считалась бесперспективной, принцип – иррациональным (вроде корня из двух), и полагали, что проект рано или поздно закроют. Так, собственно, и случилось – благодаря проклятой перестройке. Кто же знал, что Али окажется таким упорным? Вскроются контакты с иранцами, пережидание в Сильване, внезапный переезд Али в Ливию. А отследить человека на конкретном месте, да еще такого видного, – там, где агенты бродят стадами и толкают друг дружку… Все чаще Али преследовала мысль: ведь ливийские спецслужбы укомплектованы не идиотами. Понимают, что начнется охота за установкой. Спрятать железо реально. Пусть хранится до лучших времен. Обезопасить Магомедова сложнее. Формально его не подставляют под удар, но сильно ли расстроятся, если его приберут незваные гости? А если учесть, что они уже могли связаться с кем-нибудь из инженерной группы? Там святых немного. Избавиться от журавля, а синица останется в руке. Сможет ли он по памяти собрать установку? Да ни в жизнь. А если и сможет, то через много лет. А еще… Али похолодел. Нет ли у ливийских деятелей плаща и кинжала неосознанной пока мыслишки предъявить миру его хладный труп?
Удавка на шее становилась туже, ощущалась почти физически. Именно сейчас Али познал с трагической ясностью: вокруг его квартиры затевается возня. Злые флюиды накапливались, просачивались под дверь – не ахти какой прочности. Он встал с кровати, заходил по квартире. Беспокойство нарастало. Скрипели половицы под ногами – он обошел «скрипучий» участок, сел. Стены в доме тонкие, у соседей все слышно… Он не мог найти себе места – вскочил, подошел к окну. Неужели душевная конструкция настолько тонкая, что мигом распознает опасность? А почему не сработала перед налетом на базу? Спала на рассвете? Он отогнул штору. Ливиец Хусруф продолжал наслаждаться запахами из булочной. Оттуда выходили люди, посматривали на него пугливо. То же самое, что эмблему своей организации прилепил бы на лоб… Охранник заметно нервничал, посматривал на часы, прошел немного по улице, вынул телефон и кого-то вызвал. Очевидно, напарника Мустафу, стерегущего покой Али с тыльной стороны здания. Действительно, непорядок – этих парней давно пора сменить. Но смена задерживалась. Для тревоги не причина… а что тогда? Напарник отозвался, он тоже был в недоумении. Хусруф односложно что-то бросил, отключил телефон, стал зорко всматриваться в смеркающуюся даль. Нет, все в порядке, смуглое лицо расслабилось – напарник Альдин уже спешил на смену! Осанистый, с копной темных волос, подошел, начал что-то объяснять, тыча пальцем вверх – то ли на начальство ссылался, то ли на Аллаха. Лицо Хусруфа разгладилось, он укоризненно покачал головой. Пост сдан. Выходит, и сзади Саиб сменил Мустафу…