Неблагодарная работа
Шрифт:
— Бог мой, да что я опять о делах. Парашка! Неси харчи в горницу.
Ларсон так и не понял, услышала ли его некая Парашка или нет, но старик обнял их по-отцовски за плечи и повел в соседнюю комнату, которая оказалась просторным залом. Где на стенах висело разнообразное оружие, посреди помещения стоял длинный стол.
Жестом Ельчанинов-старший предложил сесть. А уже минут через пять в зале появились двое слуг. Один принес кувшины с вином, а второй на длинном подносе жареного осетра (Ларсон сделал вывод, что это было обычное меню). Потом
— Ну, с богом, — проговорил Семен Афанасьевич, отламывая кусок хлеба. Затем, положив его на тарелку и взяв нож, порезал рыбу на куски. — Ешьте гости дорогие. Когда наступила трапеза, старик наконец-то поинтересовался:
— Так все-таки, почему вы заехали в Ярославль? Силантий не говори, что соскучился по батюшке. Не ври.
— Видишь ли, отец, — молвил князь, — нам одну вещь в дальнюю дорогу купить нужно. Ее конечно и в Москве можно было у купцов приобрести, да вот только Андрес упомянул о ней, когда мы столицу покинули.
— Андрес? — уточнил Ельчанинов-старший.
— Андрес Ларсон, — подтвердил князь.
— Так он ведь швед?
— Нет, просто имя у него такое, а сам он из Эстляндии, а эта провинция находится под волей Швеции, — напомнил Силантий Семенович.
Ельчанинов-старший не позволил отправиться приятелям на рыночную площадь. Сказал, что завтра с утра это преспокойно можно сделать, а сегодня неплохо было бы посидеть за столом, и пообщаться, раз уж его сын надумал проведать родителя.
— А еще лучше скажите, что вы хотели там приобрести, — проговорил он.
— Шелк. — Сказал Силантий Семенович.
— Шелк? — переспросил старик, и тут же уточнил, — а зачем?
— Видишь ли, отец, Андрес — изобретатель. Он придумал одну вещь, с помощью которой можно подняться в воздух, и летать, как птицы.
— Ну, не как птицы, — возразил Ларсон, — просто поднимемся в небо. Я думаю минут на десять.
— А зачем? — вновь спросил старик.
— Для наблюдения.
Для какого наблюдения Ельчанинов-старший уточнять не стал, да и затем ему вникать в дела молодых. Раз придумали необычную вещь, значит, для чего-то она необходима, и, скорее всего это что-то стратегически значимое. Может это государственная тайна, а сын и так лишнее сболтнул.
— Ну, шелк так шелк, — проворчал старик, — хотя сама по себе ткань не ахти. Вот то ли дело лен.
Он хотел, было уже перевести разговор на тему льна, но вовремя передумал. Посмотрел на сына и проговорил:
— Может по чарочке.
— Это можно, — согласился Силантий Семенович. Выпили, закусили.
— Слышь бать, мы покурим? — проговорил князь, доставая трубку.
— Да, курите уж. Разве супротив государя попрешь. Разрешил курить дьявольское зелье, так что теперь супротивляться. Чай денег не требует, за то что человек не курит. А то вон за ношение бород деньги брать вздумал. А без нее, — старик погладил бритый подбородок, — я чувствую себя голым. Вы то молодые, вам к новому легко привыкать, а мне. Что парик этот, что кафтан европейский. Все не по нутру. Семен Афанасьевич наполнил себе чарку, и осушил.
— Есть у меня к тебе одна просьба батя, — молвил Силантий, вставая из-за стола и подходя к окну.
— Проси сын.
— Дело это, касается денщика моего Тихона. Старый он стал. Вот и хотел пристроить его у тебя. Чай не чужой. Ведь у тебя он служить начинал.
— Верно, верно, — кивнул старик, — помню, были времена. Вместе с ним под командованием полюбовника царицы Софьи на Азов ходили. Он ведь мне тогда жизнь спас. Так что оставляй его. Да, и мне старику, будет с кем, словом обмолвится. Друзей старых не осталось. Кто в Сибирь подался, кто на плахе голову сложил. — Тут Семен Афанасьевич задумался, — а как же ты без денщика. Хочешь, я Егорку тебе отдам. Паренек смышленый. Годов хоть осемнадцать, но умен. Энто и лошадей любит, да и уехать от меня вот уж год как хочет. О море грезит. А если человек куда-то стремится, так и не удержишь. Давай его позову. — И не дожидаясь, что скажет сын, прокричал, — Парашка.
В горницу вошла девушка. Андрес поклясться мог, что она все это время сидел за дверями.
— Клич сюда Егорку. Скажи, боярин поговорить с ним желает. Девушка кивнула и ушла.
— Сейчас придет.
И действительно, не прошло и пяти минут, как в горницу вошел здоровенный парень (Петру в росте он явно уступал полголовы). Отвесил поклон и басом проговорил:
— Звали Семен Афанасьевич?
— Звал, звал. Вот сын мой проездом приехал отца проведать, — сказал старик, и показал на Силантия, — да друг его. Хотят взять тебя. Ты же мечтал увидеть море.
— Почему мечтал, — возмутился паренек, — и сейчас мечтаю. Как вспомню, ваши рассказы об Азовском море, так прям оно перед глазами и плещется.
— Так вот. Едут они, правда, не к Азовскому, а к Белому морю и надобен им денщик. А ты и с лошадьми общий язык найти можешь, и о море грезишь. Вот я и смекнул, а не поехать ли тебе с ними в качестве денщика.
Парень просто грохнулся на колени. Ларсон даже перепугался, что тот запричитает. Что, дескать, за что боярин, в чем я провинился. И все такое, но этого не произошло.
— Спасибо отец родной, — прошептал паренек, и прямо на коленях подошел к старику. Припал губами к его руке. — Спасибо Семен Афанасьевич, век вашу милость не забуду.
— Ну, ну. Встань.
Егор встал, и Ларсон разглядел его руки. Пальцы длинные, а если в кулак, так он с огромный помидор, сорта «Бычье сердце», будет. Другого сравнения Андрес так найти и не смог.
— Вот с завтрашнего утра, к новой службе и приступай. Помоги сыну моему и его приятелю, на базар сходить, да товару купить, — молвил старик, потом на минуту вновь задумался, встал, подошел к стене и снял саблю. Протянул Егорке и сказал, — Дарю. И служи верой и правдой. Паренек приклонил колено и взял оружие. Потом встал и ушел.