Небо и земля
Шрифт:
Чувствуя на себе ее взгляд, Шефтл проглотил несколько ложек борща и отставил тарелку.
— Почему ты не ешь? — испугалась Зелда.
— Не хочу.
— Невкусно? Может, подбавить сметаны?
— Не хочу больше.
Зелда встала, засуетилась. Словно чувствовала себя виноватой, что Шефтлу не понравился борщ.
— Тогда съешь хоть оладий… Ты же ничего не ел.
Он машинально жевал оладьи, думая, сейчас ли сказать, что завтра, быть может, приедет Элька, или подождать до утра?
Шефтл всю неделю собирался рассказать Зелде, что он побывал у Эльки
— Послушай-ка… Зелда, — начал Шефтл.
— А? Что, Шефтл? — Зелда вздрогнула и прижала руки к груди. — Случилось что-нибудь? — спросила она упавшим голосом.
— Да ничего не случилось, — поморщился Шефтл.
— А Хонця… Зачем он приходил?
— Комбайн привез.
— Комбайн? Поэтому он тебя искал… — У Зелды камень с сердца свалился. — А я уж чего только не передумала… Ну, слава богу! И как раз в субботний вечер — это добрый знак. — Бог даст, вся неделя будет хорошая.
В бога Зелда никогда не верила, но с тех пор, как началась война, стала, сама того не замечая, суеверно поминать его на каждом шагу.
— Дай бог, вся неделя такая, — повторила она с облегчением. — Хорошая, спокойная неделя, Шефтл.
— Дай бог, — озабоченно ответил Шефтл. — Покамест что-то хмурится небо. А тут хлеб… пшеница…
— Хмурится, да не к дождю, — успокаивала его Зелда. — Слышишь — деревья шумят. Пронесет. К утру прояснится.
— Все может быть, — ответил он сдержанно, чтобы не спугнуть доброе пожелание. Затем вынул из кармана папиросы и, не глядя, протянул руку к шестку, где обычно лежали спички.
Зелда вскочила, взяла с плиты спички и подала ему.
— Ну, как твой палец?
— Вроде полегче, — сказала она, чтобы не огорчать мужа, хотя палец еще сильнее распух.
— На ферму завтра еще не пойдешь… Так, может, в доме маленько прибрала бы… и во дворе не мешало бы… А, Зелда?
— Я и сама хотела, да вот… Хорошо, приберу.
— Скажи ребятам, пусть помогут.
— Хорошо, Шефтл, — ответила Зелда, радуясь, что он думает о доме.
Шефтл тяжело поднялся и вышел во двор. Через минуту вернулся с недовольным лицом.
— Ты уже постелила? — спросил он и ушел в темную комнату. Он тихо подошел к кроваткам, где спали дети, постоял около них немного. Дети спали спокойно, только Курт что-то бормотал во сие. Шефтл укрыл его получше и лег в постель.
Ночью Шефтл не раз просыпался и прислушивался — нет ли дождя. Едва рассвело, как он уже был на ногах. Босой вышел во двор, — на него дохнуло туманом и сыроватой свежестью. Над хутором небо слегка прояснилось. Но над гуляйпольскими могилками еще чернели тучи, бросая сумрачную тень на поля. Ближе к Гуляйполю, видимо, шел дождь.
Шефтл, озабоченный, вошел в дом, оделся и, не сказав жене ни слова, направился к двери.
— Постой, куда ты, — окликнула его Зелда. Она уже разожгла под треножником огонь и разогревала оладьи. — Поешь!
— Не хочу, — буркнул Шефтл и вышел.
— Может, дать с собой? — крикнула вслед ему Зелда, выглядывая в дверь.
— Не надо… я потом… — отозвался Шефтл и быстро свернул на колхозный двор, где вокруг Нехамки уже собирались, с тяпками в руках, женщины. Подходя, Шефтл услышал, как они тихонько обсуждают последнюю сводку.
Шефтл еще раз оглянулся на Гуляйпольский шлях и с досадой тряхнул головой. Нет, не приедет она в такую погоду… И решил, пока нет дождя, надо идти с колхозницами в Кривую балку, полоть кукурузу.
А Элька в это время стояла у старого гуляйпольского моста и нетерпеливо высматривала машину на Бурьяновку.
Утро выдалось прохладное. Небо было покрыто тучами, надвигался дождь. Однако Элька надеялась, что дождя не будет. Она должна была съездить к Шефтлу во что бы то ни стало.
Трудно ей было в последние дни. Все ждала, надеялась, что вот-вот получит весточку — телеграмму от мужа. Минск, передавали по радио, уже был захвачен гитлеровцами. Где же тогда Алексей? Элька терялась в догадках. Мысли, что он мог там остаться, не допускала. Но если успел эвакуироваться или мобилизован, почему не дает о себе знать? А может, телеграфировал, но телеграмма не дошла? Все может быть в такое время. Возможно, еще и придет телеграмма. Однако это не успокаивало. Хотелось с кем-нибудь поговорить, облегчить душу. Тревожить своими волненьями Иващенко — теперь, когда на него свалилась такая гора забот, — Элька не позволила себе. Ну, а Шефтл, с ним она может всем поделиться. Тем более что и время есть у нее… Да, вот оно как бывает. Человек сызмальства привык к труду, в десять лет она уже телят пасла у богатого Ковалевского кулака и потом работала не переставая— а теперь… Война, война страшная — а она бездельничает! Стать счетоводом? Нет, если здесь нет для нее дела поважнее, тогда ее место в армии. Но Светка? На кого оставить Светку? И что, если бы Шефтл, во всяком случае, она хочет с ним посоветоваться.
От разросшейся под мостом осоки тянуло прохладой. Элька застегнула свое легкое пальтецо. Вскоре она услышала низкий гул грузовой машины. По звяканью бидонов, доносившемуся из кузова, она догадалась, что это машина районного маслозавода, и подняла руку.
Оказалось, что машина идет в Мядлоровские хутора, как раз мимо Бурьяновки, а на обратном пути заедет на бурьяновскую молочную ферму. Таким образом, Элька на этой же машине могла вернуться к вечеру в Гуляйполе. Все складывалось как нельзя лучше.
Экспедитор, седеющий худой старичок, хотел было уступить ей место в кабине, но Элька отказалась. Залезла в кузов, примостилась на пустом ящике из-под масла, который стоял среди бидонов; сдвинув на лоб, потуже завязала косынку.
Машина неслась, бидоны звенели, Элька жадно оглядывала милую, знакомую степь. Давно она здесь не была, а вот — все помнит: и широкий Гуляйпольский шлях, и эти холмики вдоль дороги, и два тополя там, на горке… И села, и хутора, раскиданные по степным балкам… И пахнет чабрецом и цветущим катраном — запахами ее детства…