Небо и земля
Шрифт:
Когда Шефтл писал свое заявление, он не представлял себе в полной мере, как трудно им будет без него. Теперь все свершилось. И так быстро. Он уходил и оставлял Зелду с четырьмя детьми, мал мама меньше, с больной матерью да с чужим ребенком в придачу. Семь ртов, один работник… Как она справится без него?
Он обнял Зелду и высказал ей все, что его мучило.
— Что ты, Шефтл, — ответила Зелда, тронутая его заботой. — Разве одна я остаюсь с малыми детьми? Возвращайся только живой-здоровый.
Слова Зелды немного успокоили Шефтла.
— Куда ты? — испуганно спросила Зелда.
— Я на минутку, в контору.
— Теперь?
— А когда? Раздень ребят, уложи их спать.
— Ты и не поел… Остались считанные часы… Мы и не побыли друг с другом…
— Так что, не идти мне в контору?
— Иди… Только не задерживайся.
— Я сейчас.
Когда Шефтл ушел, Зелда прислонилась головой к стене и тихонько, чтобы никто не слышал, горько заплакала.
В конторе Шефтл застал Хонцю, Хому Траскуна и Калмена Зогота. Все трое, услышав, что Шефтл уходит в армию, крепко задумались. Особенно Хонця.
Пока Шефтл руководил бригадой, о работах в поле можно было не беспокоиться. Председатели соседних колхозов завидовали Хонце. «С Шефтлом вам повезло», — слышал он постоянно. Но что делать теперь? Кого поставить вместо Шефтла? Разве только Калмена Зогота… Да, придется ему оба воза тащить — и ферму, и полевую бригаду.
Как Шефтл ни торопился, пришлось ему задержаться в конторе: все вчетвером они составили план первоочередных полевых работ.
Было за полночь, когда Хонця, Хома и Калмен Зогот проводили Шефтла.
Рано утром отправляли зерно на элеватор. Чтобы не гнать в Гуляйполе лишнюю подводу, Шефтл решил ехать с обозом.
— Спокойной ночи…
— Спокойной ночи, — ответил Шефтл и вошел в дом.
— Что так долго? — тихо спросила Зелда, отходя от печи. Щеки ее горели. В доме вкусно пахло сдобным тестом. Дети, раздетые, спали в своих кроватках.
— Поешь?
— Нет, не хочу.
— Ты же не ел ничего.
— Не хочу, потом.
Зелда посмотрела на него с беспокойством:
— А что? Что-то еще случилось?
— Да ничего… В шесть утра уезжаю.
— В шесть часов? Так рано?
— С обозом.
— Ну и что, если с обозом? Нельзя его попозже отправить? Ты ведь, я думаю, не один… Кто еще едет-то?
— Чего? — переспросил Шефтл, словно не расслышав.
— Кто, говорю, еще повестку получил?
— Повестку? Не знаю… нет, я что-то не слыхал. Будто бы больше никто.
— Один ты?
— Один, не один, не все ли тебе равно?… Ты что затеяла?
— Коржики тебе в дорогу.
— Какие еще коржики! Не надо.
— Тогда что же тебе дать с собой?
— Хлеба, огурцов, соли щепотку, и все. Больше ничего не давай, все равно не возьму.
— Извести меня хочешь?
— Хочу, чтобы ты отдохнула.
— Как я буду отдыхать, если завтра, в это время… — Зелда быстро отвернулась, вытерла незаметно глаза, потом, снова повернувшись к мужу, сказала, утешая не то его, не то себя: — А может, война скоро кончится и ты сразу вернешься. А, Шефтл?
— Может… — ответил Шефтл, хотя мало в это верил. Сводки со дня на день приходили все хуже, немцы наступали на всех фронтах.
Шефтл устал, его тянуло в постель, но, пока Зелда хлопотала у печи, он не решался. Прикорнул на жесткой деревянной кушетке. Закурил.
— Зелда, а Зелда? Картошкой, я думаю, вы обеспечены. На зиму хватит. Топливо вроде тоже есть. Ну, а остальное — это уж колхоз… Главное, себя береги, слышишь? За ребятами присматривай… ну, и за мамой. Ты ей уже сказала?
— Чего спешить? Еще успеет наплакаться.
— Верно. А все же…
Шефтл задумался. Не говорить? Уйти на войну, не простившись с матерью? Не зная, увидишь ли ее когда-нибудь еще…
— Нет, надо сказать. Нехорошо. — Он снова закурил, потом, с недокуренной папиросой в руке, задремал.
А Зелда продолжала хлопотать. Напекла коржиков, зажарила курицу, сварила яйца, затем начала укладывать мешок, сшитый для Шефтла. Положила две пары нового, недавно купленного в сельпо белья, простыню, полотенце, две пары портянок, катушки ниток, иголки, бритву, мыло, еще кое-какие мелочи. Отдельно сложила завернутое в пергаментную бумагу масло, несколько сочников, курицу. Мешок был почти полон, а она все подкладывала. Уместились еще яйца, кулек сахара, булка и только что испеченные коржики. А ведь надо еще положить горшочек куриного жира, баночку меда, свежих огурцов, яблок… она отдала бы Шефтлу все, что есть в доме!
Погасшая папироса выпала у Шефтла из руки. Он открыл глаза и увидел на столе пузатый, плотно набитый мешок.
Шефтл встал, взял мешок в руки.
— Ого! — крякнул он. — Ничего себе торбочка! — и высыпал все на стол.
— Что ты делаешь? — вскрикнула Зелда.
— Ну скажи сама, что ты мне тут наложила?
— Шефтл… я тебя прошу…
— Не проси, все равно не возьму. На что это мне? Приеду туда, и меня сразу возьмут на довольствие.
— Такой еды тебе там не дадут. Я тебя прошу… Ну, хоть ради меня… мне будет легче, если я буду знать, что ты ешь то, что я приготовила.
— Нет, нет, — отмахивался Шефтл.
Ему в самом деле не хотелось ничего брать с собой. Пусть лучше ей, Зелде, останется, детям, матери. Теперь, когда он уходит на фронт, каждый лишний кусок в доме пригодится.
— Ну что ты меня мучаешь, — сказала Зелда дрожащим голосом, и Шефтл почувствовал, что она вот-вот расплачется.
— Ну ладно, ладно… А белье зачем?
— Так для тебя же покупала. Ты его еще ни разу не надевал.
— Надену, когда вернусь.
— Дай бог, — тихо вздохнула Зелда, — возвращайся скорей.