Небо и земля
Шрифт:
— Ох, бедняжка, как мне ее жалко! — горячо воскликнула Зелда. — Почему же ты тогда ничего не рассказал мне? Я бы дала ей с собой, недели на две для нее и для девочки… Может, кто-нибудь поедет, тогда пошлем, пусть передадут ей, ладно? — и Зелда прижалась к мужниной груди.
Шефтл почувствовал ее жаркое дыхание. Он взял ее на руки и отнес на кровать.
После ссоры и сердечных обид, в эту первую минуту примирения, и в нем вспыхнуло живое чувство. Ему захотелось сказать жене что-нибудь хорошее, чего он давно,
— Шефтл, Шефтл… — тихо вздыхала Зелда. Светало.
Шефтл встал, босиком прошлепал по кухне, по комнате, внимательно оглядывая спящих еще ребятишек.
Скоро встала и Зелда. Радостно, оживленно, как человек, очнувшийся после долгой болезни, разговаривала она с мужем, а Шефтл, сев у окна, начал бриться. Она нарочно говорила громко, ей хотелось, чтобы дети проснулись, пока отец не ушел в поле. Ничего, пусть сегодня встанут пораньше. Пусть поглядят на отца — вот он, дома, — ведь не видели его целую неделю.
Но дети сладко спали, даже и не думая просыпаться. Зелда ушла на кухню готовить для Шефтла завтрак.
Шефтл быстро сбрил бороду — он не брился с тех пор, как здесь побывала Элька, — потом отправился к колодцу и, вытащив полное ведро воды, хорошенько умылся.
Позавтракал наспех, торопился в поле. А Зелда стояла у стола с виноватым видом.
— Послушай… Приходи сегодня обедать, — тихо сказала она.
— Ладно, — коротко ответил Шефтл.
— Приходи пораньше… хоть сегодня. Пообедаем вместе с детьми.
— Я сказал — приду. — Шефтл встал, надел свою выгоревшую кепку и ушел.
Зелда проводила его до калитки.
Она озабоченно смотрела вслед мужу. Что-то ее беспокоило, но она не могла вспомнить что. И вдруг вспомнила: ведь Шефтл говорил о новой мобилизации! „Не буду об этом думать“, — сказала себе женщина, но уже ничего не могла с собой поделать. „Спрошу хоть, от кого он это слышал“.
— Шефтл! — сделав усилие, окликнула она мужа.
— Что? — обернулся Шефтл.
— Нет, нет, ничего… — и Зелда поспешно ушла во двор.
Шефтл видел, что она что-то хотела сказать, но больше не оглядывался и не переспрашивал.
Ночью, когда они помирились, он готов был сделать все, что угодно, лишь бы успокоить Зелду. Но теперь, когда все было позади, и ссора, и примирение, жена стала его раздражать; даже то, что она так о нем заботится, тяготило его. И в мыслях невольно опять появилась Элька.
Что с ней? Вот уже неделя, как он ее не видел…
На колхозном дворе Шефтл запряг в двуколку гнедого иноходца и поехал в степь, где сегодня кончали молотить пшеницу.
„А не подъехать ли завтра с обозом в Гуляйполе“, — подумал он, глядя с холма на Гуляйпольский шлях. — Все равно надо побывать в МТС… тогда можно бы на минутку и к Эльке завернуть, узнать, как она там…»
Взволнованный этой мыслью, он безотчетно оглянулся и вдруг увидел внизу, под горой, Зелду. С подойником в руке она шла мимо ставка на ферму. Смешавшись, словно его поймали с поличным, Шефтл что было сил стеганул кнутом пританцовывающего гнедого, дернул вожжи и укатил в степь.
Покончив с первой, утренней дойкой, Зелда нарвала на лужайке, около фермы, полный передник чабреца и других душистых трав. Шефтл любил, когда пол в доме устлан свежей травой; ей очень хотелось успеть прибраться до того, как он придет обедать.
Еще на ферме, когда процеживали молоко, Зелда, стараясь не выдать беспокойства, осторожно спросила у доярок, не слыхали ли они о новой мобилизации.
Ни одна ничего такого не слышала, и Зелда успокоилась. С легким сердцем она возвращалась домой. У нее было чувство, будто сегодня, после стольких тревог и волнений, ее ждет какая-то неожиданная радость.
Вышло, однако, по-другому. Едва переступив порог, Зелда услышала крики. Свекровь худыми трясущимися руками стаскивала с плачущей Тайбеле мокрое платьице и на чем свет стоит проклинала Курта.
— Этакая дрянь… выродок несчастный, пропади он пропадом… сел на мою старую больную шею, чтоб ему высохнуть с Гитлером вместе… Вот тебе, радуйся! Видишь, что он сделал с ребенком?
— Что с тобой, Тайбеле? — Зелда взяла девочку на руки. — Что тут стряслось?
— Это Курт… он сделал дождик, поливал меня… — всхлипывая, ответила девочка, напуганная бабушкиными криками.
— Да зачем он тебя поливал? — сердилась Зелда, вытирая ее полотенцем.
— Потому что… потому что я хотела поскорее вырасти.
— Это еще что такое? Говори толком, что случилось?
А случилось вот что.
Когда Зелда ушла на ферму, дети забрались в палисадник и стали играть около мальв.
— Отчего они стали такие высокие? — спросила Тайбеле, задрав головку и глядя на бледно-розовые и белые цветы.
— От дождя, — сказала соседская девочка. — Дождь недавно шел.
— А разве у дождя есть ноги? — рассмеялась Тайбеле.
— Ты не понимаешь, — вмешался Курт. — Шел — значит лил, и от этого они выросли.
— А если дождик на меня польет, я тоже быстро вырасту?
— Ого, еще как! Я всегда становлюсь под дождик, потому и расту.
— Я тоже хочу! — заявила Тайбеле. — А где дождик? Нету дождика…
— Я сам могу сделать дождик. Хочешь?
— Ага.
Курт проворно выкопал ямку, поставил туда Тай беле, засыпал ее босые ножки землей, как делают, когда сажают деревья, затем набрал из кадки кувшин воды и, подставив под него старый дуршлаг, начал лить воду девочке на голову.