Небо на плечах
Шрифт:
– Как ты?
– Не знаю, что подумал обо мне Черный, очнувшись в собачьем вольере, но фонить и подрастать мои запасы метеоритного железа теперь вряд ли будут - превратились в мертвый металл. Гаситель высосал из них живую силу досуха. Не жалко! Добуду еще, благо, известно где и как.
– Пить, - прошептал Борис обветренными губами.
– Сейчас-сейчас, - устало отозвался я. Но ни дойти до дома, ни даже покричать сил не было - два дня рядом с Борькой вымотали меня вконец. Недолго думая, напоил друга из собачьей миски. Бобик, который мало того, что достаточно пострадал, попав под гашение,
Вспомнив, что сам же строго-настрого запретил кому-то приближаться к нам до моего сигнала, все же нашел в себе силы проорать, чтобы нас отсюда забрали. В здравом уме я сам не понимал, как затащил гасителя внутрь. Почему-то помнилось только, как просовывал его сквозь собачий лаз, а кто-то помогал вопреки моим посылам. И так и не нашел ответа ни тогда, ни после: почему нельзя было сделать это через нормальную калитку? Списал на помрачение рассудка от истощения и зубной боли, которая шла в нагрузку к Бориной потере контроля.
Проснулся от запаха Наташкиных сырников и ласкового поглаживания по опять отросшей шевелюре.
– Ммм... Нат, еще полчасика...
И почти тут же резво подскочил.
Наташка, вернее, Гавриленкова Наталья Сергеевна, после родов приобрела чуть излишнюю, хотя пока еще приятную для мужского глаза округлость и гладкость, и немного разнилась с сохранившимся в моей памяти образом, но была по-прежнему хороша. Зато эти мелкие отличия моментально убедили меня, что это не сон и не бред, а моя подруга собственной персоной. В Питере. У меня. В спальне. Интересно!
– Что ты здесь делаешь?
– ничего умнее у меня не родилось.
– Вставай, ты уже, говорят, вторые сутки дрыхнешь. Борис почти поправился. Ли и Ван шустрят по дому.
– Выдала Наталья ответы на незаданные вопросы.
– Они меня впустили. Ван таким колобком стал!
– улыбнулась она.
На ее улыбку так и тянуло улыбнуться в ответ. Вот только между мной сегодняшним и мной трехгодичной давности лежала широченная пропасть.
– Что. Ты. Здесь. Делаешь?!
– чеканя слова, переспросил я.
– Объясню. Я обязательно все объясню. Ты только встань и позавтракай сначала.
– Улыбка стала очень грустной, а сама вдова испарилась из комнаты.
Пришлось вставать и ковылять вниз.
Мои домочадцы выглядели смешно. Ван, исправно кормивший все эти годы нашу ораву и растолстевший до размеров среднего Карабаса-Барабаса, напоминал пятнистый шарик. Ли, которому никакая еда не шла впрок, тоже щеголял окраской ягуара-мутанта. Борис пока еще отлеживался у себя в комнате, тяжелее всех перенеся детскую вроде бы болезнь.
– Какое сегодня число?
– усаживаясь за стол, спросил я.
– Восьмое июля, - ответила мне Наталья, устраиваясь напротив.
– Ни х.. себе!
– А ругаться - нехорошо!
– отчитал меня вошедший в столовую мальчик-дылда, в котором с трудом узнал сына Гавриленкова от первого брака.
– Саня! Не лезь к его светлости, дай ему спокойно поесть!
– быстренько заткнула его Наталья.
– И садись сам уже! Приятного аппетита!
Сожрав все, до чего дотягивались руки, завистливо начал коситься на тарелки сотрапезников,
После завтрака снова начало клонить в сон, но сперва требовалось разобраться с гостями. Устроился в кабинете, дожидаясь, пока подруга покормит еще и мелкого. В первый момент, увидев малыша, оторопел: не всегда можно сказать, на кого ребенок похож, но этому отчество Григорьевич явно подошло бы гораздо больше записанного в его метрике Иванович. Ну да, бог его матери судья! Иван Иванович уж точно не был слепым, а раз его этот факт не волновал, то почему должен волновать меня?
– Извини, что так нагрянула, - сказала Наталья, присев на уголок дивана, - я не знала, что ты болеешь. Одаренные разве болеют?
– Болеют. Редко, но болеют. Источник не панацея. И вы все теперь рискуете заразиться.
– Ветрянкой? Нет, мы уже переболели ею.
– Она немного поерзала, прежде чем перейти к делу, - Егор, мне нужна помощь.
– Выкладывай.
– Вздохнул, отгоняя мысль о подушке.
– Я немного объясню сначала?..
– издалека начала Наталья.
– Помнишь, ты тогда в сердцах упрекнул, что мне только курятник побольше нужен был? С позолоченными насестами.
– Усмехнулась она моему давнему высказыванию. Надо же, запомнила! А я уже и забыл, что тогда в запале ей наговорил.
– Так и есть! И когда он у меня появился... Ты пошел дальше, а я струсила. Испугалось все потерять. Да и о дворцах я не мечтала. Нет, вру, мечтала, но как-то так, несерьезно. Иван Иванович... Ваня... я ведь не любила его, когда замуж выходила - сам знаешь, кто на душе был...
– Слова ей давались тяжело - горло перехватывало, пришлось встать и налить воды.
Попив, Наталья немного успокоилась и смогла продолжить:
– Жили мы хорошо, тут ничего не скажешь. Иван разве что на руках меня не носил. Я даже сына в его честь назвала, чтобы еще один Иван Иванович был! Он так радовался...
– и все-таки она разрыдалась.
Сел рядом, обнял. Сколько раз себе это представлял, сколько фантазировал, а тут понял, что утешаю эту женщину как всего лишь знакомую. Хорошую, близкую и даже дорогую, но всё, что я к ней испытывал, осталось в прошлом.
– Гавриленков знал?
– решился я уточнить.
– С самого начала.
– Наталья сразу поняла, о чем вопрос.
– У него не могло быть детей, он сам мне признался.
– Подожди, а Саша?..
– Приемный. Они с женой его усыновили, это его первой супруги какой-то дальний родственник сиротой остался.
– Не знал...
– Никто не знал, кроме родни его жены!
– с ненавистью воскликнула она, моментально перестав плакать. Ого! Похоже, там те еще драмы без меня разворачивались!– Когда мальчик осиротел - никто его себе брать не хотел! Иван рассказывал, что и сами они тогда не в достатке жили, богатеть он позже начал, но пожалел Санечку, не бросил! Даже когда жена его умерла, как родного воспитывал!