Небо остается синим
Шрифт:
— Сядем, — тихо сказала Гайнал, направляясь к скамейке.
— Меня посылают на полугодичные курсы — учиться.
Они долго молчали. Тибор нервно поглядывал на часы. Гайнал волновалась: она и ждала разговора и боялась его.
— Согласись, Гайнал, то, что ты сделала, — безумие. Пропадешь… — наконец заговорил Тибор.
Она ничего не ответила, только окинула мужа отчужденным взглядом.
Здесь, за проходной, тихо. Лишь ритмичный шум машин твердит о том, что время не стоит на месте. Надо торопиться, ее ждут в цехе. Утренний ветерок бережно шевельнул прядь волос
— Тогда… Тогда зачем же мы жили вместе? Целых десять лет… — глухо спросил Тибор.
На фабричном дворе маневрировал поезд. Тоскливо поскрипывали вагоны. «Зачем?» — спрашивали машины. «Зачем?» — вторила электропила.
— Ты не думаешь о ребенке! — Тибор ходит с последнего козыря. — Я только что был у нее. Я все видел.
Она не думает о ребенке? Нет, он так ничего и не понял.
Гайнал уходит, все глуше становятся ее шаги. Твердо ступает она по земле. Так ходят люди, которые хорошо знают, чего они хотят от жизни. Тибор смотрит ей вслед. А он? Предусмотрительный, расчетливый, тихий, знает ли он, что ему нужно?
Быстрый проблеск мысли на мгновение осветил его серое, осунувшееся лицо. Он тяжело поднялся и пошел в город. Хватит ли сил последовать за ней?
Вырванные листы
Эрделинэ работает на заводе керамических изделий.
Сейчас она лепит из глины пастухов с дудками. Много пастухов. Они выстроились в ряд на рабочем столе. Начальник цеха ругает ее: слишком высоко держат пастухи свои дудки. Они тянут их прямо к небу. Начальник цеха — сердитый. Ему недавно исполнилось тридцать лет, а на макушке уже сверкает лысина.
«Поймите, — звучат в ушах слова начальника, — портным масспошива незачем вводить новшества. А наша работа — масспошив, — понятно?»
Эрделинэ месит вязкую массу. Позавчера кончили лепить охотников с овчарками.
Но даже и в эту работу надо вкладывать душу. А в общем — были бы руки. Душа обычно летает далеко и от пастухов и от охотников. Однажды Эрделинэ увидела эти изделия в витрине магазина. И не узнала своей работы.
Пастух высоко держит дудку. Вот и вся забота мастера. А только ли об этом надо заботиться?
— Эрделинэ, вас к телефону! — кто-то заглянул в дверь.
Упал на пол инструмент, опрокинулся один из пастухов. Эрделинэ бежит через двор. Ветер ожесточенно треплет ее фартук. Гулко стучит сердце. Правда, последнее время сердце нет-нет да и дает себя знать…
— Это вы? Профессор Неделин? — она с лихорадочной поспешностью распутывает телефонный шнур, как будто в его петлях может затеряться голос. — Профессор, завтра привезти сына? Хорошо!
Еще не смолк далекий голос, а она в замешательстве кладет трубку и испуганно смотрит на онемевший аппарат.
Эрделинэ идет мимо старой статуи, поврежденной в годы войны, скульптор Молнар-бачи никак не может восстановить ее, хотя вот уже несколько лет отдает этой работе каждую свободную минуту. Нечего ему делать.
…Эрделинэ переступает порог своей квартиры, и, как всегда, ее охватывает чувство упрямого ожидания. А вдруг что-нибудь изменилось, пока она была на работе? А что, если никогда не изменится? Нет, не может быть!
Она открыла дверь и от удивления так и застыла на пороге. Всё вверх дном. Андор сидит посреди комнаты и плачет тихо, без слез.
Эрделинэ подбежала к сыну. Отчаяние и сознание собственного бессилия сдавили ее горло: она не может защитить своего ребенка! Но самое страшное, что сын не может защитить себя. И никогда не сможет. Никогда?
— Мама, я больше не останусь один с Андором! — выбежал из кухни Томи навстречу матери.
От негодования он стал красным и потным.
А вот Андор никогда не жалуется. Никогда. И не бежит навстречу матери. Тоже никогда.
— Посмотри, что он сделал! — Томи с трудом удерживает слезы, ведь ему всего восемь лет. — Что ты сделал с моими рисунками? — обращается он к брату.
— Ты, наверное, дразнил его! Сколько раз я говорила — не обижай Андора! Слышишь?
Томи исподлобья глядит на мать. На лице его немой упрек. Эрделинэ жалеет, что говорила с ним так резко.
Вот и крутись между двумя жерновами. А мастер ругается, что дудки подняты слишком высоко. Э, черт с ними, с дудками! Как трудно удержаться, чтобы не шлепнуть Томи.
— Ты же знаешь, бедняжку нельзя трогать! Надо уступать!..
— Но, мамочка, он старше меня! Почему я должен всегда уступать?
Томи злится. Недавно ему влетело за то, что он ущипнул брата. Но разве утерпишь? И ребята с улицы не любят Андора. До каких пор нянчиться с этим кретином. Подумаешь! Даже пошутить с ним нельзя.
— А где же Маришка-нэни? — спохватилась Эрделинэ. В суматохе она не заметила отсутствия няни, на которую оставляла детей…
— К ней дочка приходила, Жужа. Она плакала и сказала, что больше к нему не вернется. К кому, мама?
— Не твое дело, малыш!
Эрделинэ не знает, за что хвататься. Муж придет после круглосуточного дежурства, усталый и голодный как волк. А ей надо собираться в путь. Правда, он не говорит ей ни слова. Даже голоса никогда не повышает. Но Эрделинэ и без слов все понимает.
Однажды он купил сыновьям новые ботинки. А под вечер приоделся, взял Томи за руку и, гордый, пошел с ним в город. Андор, конечно, остался дома. Сидел у окна и смотрел им вслед. Может быть, он чувствует, что происходит в семье из-за него. Или ничего не понимает? Худенький, некрасивый и ростом не вышел. Иногда ей так хочется подбежать к сыну, обнять его. Но Эрделинэ сдерживается. Ведь они оба — ее родные дети. А вот Андор дороже ей. Может быть, потому, что больной? Все на свете бы отдала Эрделинэ, лишь бы мальчик стал нормальным. Томи совсем другой: шустрый, стройный. Она гордится им. Бывало, только отвернется, а мальчика и след простыл. Уже забрался на развалины старого замка. Стоит и машет оттуда матери. Всегда веселый, беззаботный. Андор никогда из дому не выходит. Хилый, словно картофельный росток. Как-то муж, придя с работы, спросил: «Что это у нас какой-то… мертвый запах?» После этого она три дня с ним не разговаривала.