Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
— Это ТЮЗ, Театр юного зрителя. Значит — ваш театр.
Зал в театре был круглый, а скамейки с высокими спинками горой поднимались одна над другой почти до самого потолка. Это было совсем не похоже на кино, куда ходил Лёва с отцом. Порядок в зале охраняли мальчики и девочки с синими повязками на рукавах, на которых тоже было написано "ТЮЗ". Когда потух свет и началось представление, выяснилось, что впереди видно всё и ничья голова перед тобой не торчит, как это бывало в кино.
Театр удивил и покорил Лёву. Шёл "Том Сойер".
Когда кончился спектакль, не хотелось уходить. Лёва бы, наверное, мог сидеть в театре до утра и всё смотреть и смотреть…
С того вечера он зачастил на Моховую. Лёва с трудом выпрашивал у матери деньги и бежал покупать билет. Он пересмотрел там все спектакли. Иные видел не один раз и с закрытыми глазами узнавал по голосу полюбившихся актёров. Среди них самым любимым у Лёвы был Самарин. В "Разбойниках" Шиллера Самарин играл злодея Франца. Ребята ненавидели его, хотели поймать на улице и избить. Но Лёва понимал, что Самарин только очень хороший артист и потому такой настоящий Франц. Он играл и другие роли — добрых, хороших людей, и тогда его любили все.
Потом Лёву самого избрали делегатом ТЮЗа. Он был счастлив. Теперь он сам, с повязкой на рукаве, стоял внизу, охраняя декорации от стремительно носящихся в антрактах малышей. В дни дежурств Лёва приходил пораньше, с интересом вглядывался в лица актёров, которые перед спектаклем иногда пили чай в буфете.
Там он познакомился и подружился с Самариным. Любимый артист однажды сам подозвал Лёву к столику, велел сесть и выпить стакан чаю с пирожным. Лёва хотел отказаться, но Самарин даже прикрикнул на него, а потом улыбнулся. Не веря такому счастью, Лёва сидел и пил чай с самим Самариным.
Позже Лёва побывал у него дома. Самарин привёл его туда после утренника. Он жил в четвёртом этаже, на углу Фонтанки и Невского. Из окон квартиры был виден Невский проспект, Дворец пионеров, сад и даже купол Исаакиевского собора. Не то что из комнаты, где жил Лёва, — только скучная облезлая стена да кусок крыши, на которой примостилось множество радиоантенн. Все стены в комнате Самарина были заставлены полками с книгами. Кажется, книг было больше, чем в школьной библиотеке. Они не помещались на полках, лежали на столе, на стульях и даже на полу. Никогда прежде Лёва не поверил бы, что у одного человека может быть столько книг. "Неужели же он их все прочитал?" — подумалось Лёве.
Самарин усадил Лёву на диван с выгнутой деревянной спинкой и спросил, не будет ли Лёва протестовать, если он прочтёт ему первое действие пьесы, которую пишет для своего театра. Самарин был не только артистом, но ещё сочинял пьесы.
Разве мог Лёва протестовать?
Артист читал пьесу, а Лёва, притихнув, слушал. Самарин читал так, что, закрыв глаза, можно было себе представить,
— Ну, интересно? Не скучно?
Когда он кончил, стал расспрашивать Лёву, что ему понравилось. И Лёва только сказал:
— А что же с ними будет дальше?
И Самарии весь заснял, как будто ему было очень важно Левино мнение:
— Значит, интересно. Спасибо.
С тех пор Лёва не раз бывал у Самарина. Тот давал ему книги. Лёва оборачивал их в бумагу, прочитывал и быстро возвращал. Всякий раз, бывая в кабинете Самарина, он думал о том, сколько же времени нужно человеку, чтобы прочитать все книги, а ведь выходили всё новые и новые.
В седьмом классе Лёва Берман написал такое сочинение о Маяковском, что не только прославился на всю школу, но стал известен и в городском отделе народного образования. О сочинении упоминали на учительской конференции. Старая преподавательница литературы Мария Кондратьевна называла его талантом.
А дома жилось нелегко. Отец часто болел, и мать с трудом сводила концы с концами.
После седьмого класса Лёва хотел пойти работать, но родители категорически запротестовали.
— Не для того мы бьёмся, чтобы ты вырос неучем, — сказал отец.
— Станешь человеком, и мы тогда отдохнём, — заявляла мать.
И Лёва торопился учиться. Учился изо всех сил, ненавидя лодырей и нелюбопытных.
С седьмого класса он полюбил стихи и сочинял их во всякое свободное от занятий и чтения книг время. Потом он написал пьесу для ТЮЗа. Она называлась "Но пасаран!", рассказывала о том, как борются с фашистами и умирают герои испанского народа, и казалась Лёве прекрасной.
К тому времени он уже реже ходил в ТЮЗ, но с Самариным дружбы не утратил. Волнуясь, Лёва отнёс пьесу к нему на квартиру и стал ждать ответа.
Он не сомневался в успехе и уже видел себя в полукруглом зале театра смотрящим свою пьесу. Рядом сидели товарищи по школе, а впереди счастливые мама и отец.
Но получилось не так, как ожидал он.
Самарин сказал, что Лёва безусловно способный парень, в своё время, наверное, будет писать пьесы, но в пух и прах разругал "Но пасаран!".
Видя, как обескуражило это юного сочинителя, он всё же улыбнулся и сказал:
— Спокойствие, милый друг. Драматургия — самая трудная форма. Знаешь ли ты, сколько плохих пьес написал я?
И Лёва легко забыл свою неудачу и снова взялся за стихи. К тому времени их уже стали печатать в "Ленинских искрах", и он стал ходить в литературную группу Дворца пионеров, где считался одним из самых даровитых.
В школе Бермана любили. Он обладал мягким, незлобивым характером. С удовольствием помогал другим писать сочинения, а за тех, кому это не давалось совсем, писал сам.
С девятого класса он был членом комсомольского бюро, а также редактировал школьную газету, которую сам назвал "Мы молоды".