Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
Музыкальным оформлением занялся преподаватель пения Анатолий Павлович Веселовский. Он подобрал отрывки из Даргомыжского и сам вызвался играть Лепорелло. Лепорелло он репетировал презабавно, так, что всем становилось весело.
В общем, дело подвигалось успешно, никто из участников особенно не отставал, и спектакль обещал получиться на славу.
Но лучше всех были Гуаи и Лаура. Ребриков старался изо всех сил. Стихи он читал чисто, легко двигался по сцене, размахивая зелёной скатертью со стола учительской вместо плаща, Нина отлично пела.
Не получалось лишь одно место. Это был момент, когда
Напрасно Анатолий Павлович сердился и говорил, что это искусство и здесь стесняться нечего. Напрасно Лёва Берман рассказывал о принятой в театре условности. Из этой сцены ничего не выходило, и она грозила провалить спектакль.
Репетировали по вечерам в классе пения. Посреди комнаты стоял большой рояль, со стены гневно глядел всклокоченный Бетховен. В один из таких вечеров, когда в "кубрик" доносились гулкие звуки рояля и негромкое пение Нины, Чернецов вдруг сказал Володьке:
— Это, в конце концов, глупо, Ребриков. Ну, я понимаю, она девчонка и трусиха… А ты, какого чёрта ты мямлишь? Взял бы и показал, как надо… А ещё режиссёром хочешь быть…
И Ребриков решился. Через час после этой беседы, когда дело на репетиции снова дошло до злополучного места и Лаура впала в обычное замешательство, после слов "Гуан, мой милый друг!.." Володька вдруг бросился к Лауре — Нине, схватил её и, крепко прижав к себе, поцеловал долгим, уже непохожим на сценический, поцелуем.
И тут произошло следующее: легкомысленная испанка, которую изображала Нина, порозовев, вырвалась из объятий Ребрикова — Гуана и, ни секунды не раздумывая, влепила ему звучную пощёчину, потом, смерив Ребрикова злым взглядом и не говоря ни слова, быстро вышла из класса.
Все, кто в этот момент находился в классе пения, настолько растерялись, что не знали, что им делать: бежать за Ниной, чтобы успокоить, ругать ли Ребрикова или сделать вид, что не заметили ничего особенного. И только верзила Рокотов после недолгой паузы вдруг глупо захохотал, так, что чуть ли не до слёз расстроенный всем происшедшим Берман с отчаянием закричал на него:
— Да замолчи же, идиот!
Анатолия Павловича в этот вечер не было, и история, по взаимному уговору друзей, не получила широкой огласки. Но репетиции прекратились и больше не возобновлялись. Спектакль на зимних каникулах не состоялся.
А Ребриков и Долинина с тех пор говорили друг с другом ещё меньше, и отношения их стали ещё более неприязненными.
6
К Новому году Владимир Львович задумал удивить друзей старшего сына, по традиции собиравшихся у Ребриковых для встречи, особыми напитками собственного изготовления.
Он любил удивлять, делать людям приятное. Не жалел на это ни сил, ни времени.
Ещё за месяц до праздника Владимир Львович разыскал калганный корень и настоящую траву зубровку, собрал лимонные корочки, достал инжир.
В последний день декабря на огромном столе появилось шесть сверкавших графинов. За столом в жилете, без пиджака и галстука, сидел Владимир Львович. У него было лицо человека, только что закончившего
Приподняв очки, Владимир Львович внимательно осмотрел сына с головы до ног и улыбнулся:
— Ну, франт-пижон, готов? Когда явитесь?
Володька ничего не ответил, пожал плечами и засунул белый, старательно выглаженный Аннушкой платок в верхний карман пиджака.
До полуночи оставалось около часа. Володька решил, что в троллейбусе ему могут наступить на отлично начищенные, уже не новые ботинки, и двинулся пешком.
Он вышел на улицу, сделал сотню шагов до заснеженной решётки набережной походкой человека, которому некуда торопиться, свернул в узкий переулок и очутился на освещённом шумном проспекте.
Десятиклассники встречали Новый год у Вали Логиновой.
Приготовления были закончены ещё вчера. Всё было согласовано. Спор вызвал лишь состав напитков. Девушки говорили, что нужно только вино. Ребята намекали на нечто более крепкое. Сошлись на взаимных уступках. Теперь стол манил белизной скатерти, блеском бутылок, разнообразием блюд, приготовленных девушками.
Без двадцати двенадцать все были уже в сборе, не хватало только Ребрикова.
Лёва Берман, одетый в этот день особенно торжественно, в новый костюм, который, вероятно, был сшит ему навырост (хотя вряд ли можно было думать, что Лёва вырастет ещё), предложил подождать ещё десять минут. Никто не возражал. Без Володька начинать не хотелось, и только Нина Долинина чуть заметно пожала плечами, что, вероятно, означало: "Вот, действительно, все должны ждать Ребрикова!"
А ожидаемый с таким нетерпением Володька спокойно прогуливался взад и вперёд и внимательно поглядывал на прыгающую стрелку больших электрических часов, белым кругом светящихся в темноте зимнего неба. Где-то он вычитал, что приходить в дом, где тебя ждут, вовремя — отличный тон, и решил появиться не раньше, чем за пять минут до новогоднего тоста.
Вот стремительно, подымая снежную пыль, пронеслась эмка. Вот выбежал из винного магазина и, застёгиваясь на ходу, бросился к трамваю какой-то человек, увешанный пакетами. Вот мимо Володьки, обдав его крепким запахом духов, пронеслась, доругиваясь на ходу, супружеская пара. Наконец стрелка на минуту застыла на последнем делении перед двенадцатью. Реб-риков повернулся и быстрыми шагами, словно давно спешил, перешёл через улицу.
За дверью квартиры № 9, где жила Валя, слышался шум. Ребриков нажал звонок, и дверь мгновенно открылась. Его ждали.
— Наконец-то! Ну можно ли так?!
— А вот и наш Евгений Онегин! — крикнул Чернецов, выскочивший в переднюю.
Моментально Ребриков был раздет и усажен на место.
Опередившие время большие комнатные часы уже били седьмой раз, хотя по радио ещё только гудели автомобильные гудки с далёкой Красной площади.
Десятиклассники поднялись с бокалами, рюмками и стопками. Прямо напротив Володьки стояла Нина. Она была в новом платье, удивительно шедшем ей. Она держала маленький хрустальный стаканчик и смотрела вниз на скатерть.