Небо за стёклами (сборник)
Шрифт:
Когда в школе появился Ребриков, он сперва не понравился Лёве. "Верхогляд и фасон", — подумал про него Лёва. Но очень скоро они, к удивлению других, сдружились. Они часто спорили о той или другой книге или кинокартине, но скоро мирились, причём обыкновенно уступал Берман. Ребриков, конечно, не прочёл так много книг, как Лёва. Это Берман без труда понял. Но быстрая сообразительность Володьки, способность всё схватывать на лету восхищали и покоряли Лёву, склонного в каждом человеке находить необыкновенное.
Вскоре он уже глядел влюблёнными глазами на Ребрикова и не представлял себе жизни без обаятельного и остроумного Володьки.
Началось долгожданное лето, но погода никак не налаживалась. Всю первую половину июня дул холодный балтийский ветер. Ветер смешивался с мелким дождём. Люди ходили в пальто. Женщины не расставались с зонтами.
Приближался выпускной вечер. Он был назначен на субботу.
Юноши явились на него торжественные, немного взволнованные. На всех были галстуки. Даже те, у кого ещё ничего не росло, побрили свои подбородки.
Девушки надели нарядные светлые платья и туфли на высоких каблуках.
По коридорам ходили в обнимку. На лестницах десятиклассники впервые открыто курили. Педагоги проходили мимо, ничего не говорили, только укоризненно покачивали головами.
С нескрываемой завистью смотрели на эти вольности те, кому предстояло провести здесь ещё один-два года.
В классе рисования, превращённом в буфет, официально продавали пиво. Сюда то и дело затаскивали кого-нибудь из преподавателей, угощали, поднимали гранёные стаканы в знак благодарности и с пожеланиями всего хорошего впереди.
Даже самые заядлые, самые "вредные" учителя б этот вечер были просты и доступны.
Забыли прежние обиды, ссоры…
Художница Ольга Леопольдовна, пожилая, в старомодном чеховском пенсне со шнурком и со старомодной причёской, та самая, которую называли "Задумано недурно" и на уроках которой больше всего шумели, сказала Володьке:
— Ну, Ребриков, надеюсь лет через пять читать ваше имя на афишах!
Володька покраснел и ответил:
— Спасибо.
Ему вдруг стало не по себе. Ведь он, пожалуй, хуже всех вёл себя на занятиях у этой доброй женщины, доводя её порой чуть не до слёз. Ему даже захотелось извиниться сейчас перед ней, попросить прощения, сказать, что это делалось не со зла. Но это было бы глупо, и он промолчал.
После вручения аттестатов был концерт.
Нина играла "Времена года" Чайковского. Она прощалась со школой, в которой прошло её детство, и, пожалуй, сегодня играла лучше чем когда-либо.
В зале сидели отцы, матери, старшие братья. Они тоже когда-то учились в школе, некоторые в этой же, и Нина хотела своей игрой напомнить им о тех безвозвратно ушедших счастливых днях.
То и дело она украдкой поглядывала в глубину зала на светящуюся полоску дверей. Она ждала того, кого не видела уже год. Сегодня утром, по телефону, он обещал прийти и поздравить её с окончанием школы.
По просьбе директора на выпускном вечере согласилась выступить и её мать. С пришедшим вместе с ней актёром она играла весёлую комедийную сценку. В зале громко смеялись и дружно аплодировали.
Когда выступала Нелли Ивановна, Нина сидела в третьем ряду. Невольно она оборачивалась на дверь и боялась, что сейчас может произойти свидание, о котором не подозревают ни мать, ни отец.
Но встреча не состоялась. Латуниц не пришёл.
После концерта были танцы. Стулья отодвинули к стекам. Возле эстрады, раскинув холщовые пюпитры, разместился духовой оркестр подшефной воинской части. Оркестр играл громкие марши, нежные вальсы, лихие мазурки. Трубные звуки и глухое уханье барабана рвались на улицу, и прохожие останавливались, поднимали головы и улыбались.
Ребриков не танцевал. Он вообще считал, что танцы — занятие пустое. Он гулял по коридорам, много курил — больше для вида, чем по необходимости. Подтрунивал над Чернецовым, который ни на шаг не отходил от Майи Плят, над Рокотовым, который бродил по школьным коридорам, дожёвывая бутерброды с ветчиной.
Проходя мимо буфета, Володька видел, что компания девушек обступила свою любимицу Марию Кондратьевку и та, в порыве старушечьей откровенности, шутливо предсказывала им будущее.
Девушки слушали взволнованно, с замиранием сердца.
— Ну а я? — спросила, порозовев, Нина.
— Вы? — ответила Мария Кондратьевна, внимательно на неё посмотрев сквозь очки. — О, у вас большое и интересное будущее, но придёте вы к нему не сразу!
Ещё более смутившись, Нина не знала, что ей ответить, а Ребриков саркастически улыбнулся, хотел по привычке съязвить, но раздумал и решил не ввязываться.
В перерыве между танцами работала "почта". Неожиданно Володька получил записку: "Ребриков, я желала бы с тобой учиться ещё пять лет. X". Володька стал рассматривать почерк, но понять ничего не мог. Написано было печатными буквами. Ребриков решил, что это чья-то шутка. Но всё же ему было приятно, и он спрятал записку в боковой карман.
Вскоре Володьку отыскал Лёва Берман.
— Пойдём, — сказал Лёва, — есть важное дело…
Он повёл его наверх, на четвёртый этаж. В коридоре уже горел кем-то зажжённый свет. Возле кабинета физики стояла группа выпускников.
Когда Ребриков приблизился. Рокотов свистнул, все мгновенно разбежались, и в коридоре стало пусто. Напротив Володьки оказалась лишь одна растерявшаяся Нина Долинина.
В первый момент он подумал, что всё это происходит по её желанию. Он обрадовался и, мгновенно забыв раздоры, шагнул к Нине.
Но она вдруг рванулась вперёд, хотела уйти, потом остановилась, повернулась к Володько и резко, отчётливо сказала:
— Слушай, Ребриков, можно, чтобы я вообще тебя больше не видела?
Тогда Володька понял: она думала, что всё это подстроил он сам. И впервые не нашёлся и только, приняв независимый вид, бросил:
— Можно, пожалуйста, это сколько угодно.
Вскоре друзья заметили, что Володька внезапно исчез с вечера.
Затем не стало и Нины. Она пожаловалась на головную боль, но на предложение Бермана проводить её сказала: