Небо закрыто льдами(Документальная повесть)
Шрифт:
Конечно, мы этого не замечаем. В лодке светло, тепло, чистый воздух. Никакой глубины не чувствуется. Только приборы напоминают об этом.
У карты, что висит в кубрике на переборке, собрался народ. Стрелка курса указывает прямо на север.
— Где мы сейчас идем?
— Льды начались уже?
Эти вопросы по нескольку раз задавали мы друг другу в первые дни похода. С этими мыслями мы ложились спать. Они же встречали нас утром. С ними мы шли на вахту. Так бывает всякий раз в начале плавания. Потом привыкаешь ко всему, и походная жизнь становится по-будничному обычной.
Дел и самых разных забот много, но особое внимание
…Тревога! Из центрального поста летит команда «Приготовиться!».
Лодка собирается для прыжка.
Замерли в своем отсеке акустики. Для них сейчас не существует ничего на свете, кроме шума винтов пойманного приборами «противника».
Приросли к пульту локатора радиометристы. Для них вся жизнь сейчас сосредоточилась в тревожном мерцании экрана.
Напряжен, как струна, мичман Луня. Он самый главный человек на лодке сейчас — рулевой-горизонтальщик. На его плечи падает вся тяжесть работы, когда командир выводит лодку на боевой курс. Только от рулевых-горизонтальщиков, от того, как точно будут держать они лодку на глубине и на курсе, зависит успех или неудача штурманского расчета торпедного удара.
А мичман Луня думает сейчас о старшине Шепелеве и о его матросах. Их задача — чтобы ювелирно точно работали гребные винты. Несколько лишних оборотов — и на секунду отклонится лодка от курса. Всего на секунду опоздает заметить это рулевой-горизонтальщик, на тысячную долю градуса даст отклониться кораблю — и работа всего экипажа окажется ненужной.
Мичман Луня бледен от напряжения. Он единственный человек, кто стоя несет вахту в центральном посту. Потому что раньше, чем скажут ему об изменении дифферента лодки приборы, почувствуют это ноги рулевого-горизонтальщика, мгновенно почувствует он перемещение центра тяжести, едва-едва лодка отклонится от курса. Луня стоит спиной к остальным у своих рычагов и маховиков и не видит никого, а в такие тревожные мгновения очень тяжело быть один на один с самим собой…
Атомоход стремительно вспарывает толщу воды.
Вся лодка думает о нас, торпедистах, — людях из первого отсека. Вся лодка работает на нас. Мы — завершение этой работы.
Так тихо у нас в отсеке, что я слышу, кажется, стук собственных ручных часов.
— Аппараты… товсь!
— Есть аппараты товсь!
Пауза — секунда, но кажется вечностью.
Выстрелом в радиорупоре:
— Пли!
Эхом отрепетовал команду Крикуненко и рванул рычаги на себя.
Лодка стремительно меняет курс.
Только сейчас мне становится предельно понятным, как трудно работать командиру и всем, кто рядом с ним в центральном посту.
Это ведь не над водой, где все видно, где можно определиться визуально, где «противника» видишь глаза в глаза.
Это поиск почти вслепую, сквозь угольную толщу воды: поиск, основанный только на вере в приборы, в свое мастерство и профессиональную интуицию. Это работа невероятной трудности, потому что времени на решение задачи отпускается ровно столько же, сколько и надводному кораблю, а лодке приходится, выполняя те же сложные и стремительные маневры,
Я не успеваю как следует подумать обо всем этом, потому что снова звучит команда:
— Аппараты… товсь!
И все начинается сначала.
Мы устали на торпедных стрельбах. В кубрике в тот вечер шутили мало.
Перед отбоем в кубрик пришел Чикин. Он был хмур и озабочен. Он ждал, пока соберутся ребята, и похлопывал по колену знакомым всей лодке затрепанным своим блокнотом. Ребята называли чикинский блокнот «кондуитом» и побаивались его, потому что записи в нем ничего хорошего не обещали.
— Давайте, ребята, подобьем бабки, — сказал Чикин. — Пока невеселые у нас результаты, и лучше сразу в них разобраться, чем потом путаться. Потом поздно будет…
Кубрик притих настороженно.
— Была у нас сегодня торпедная стрельба. Главные запевалы в ней — торпедисты, но работала на каждый залп вся лодка… Я прошел по боевым постам, поговорил с командирами отделений и боевых частей. Посчитал потом с карандашиком, и вот что у меня вышло…
Чикин раскрыл блокнот.
— На первом залпе сами торпедисты потеряли полминуты — замешкались у приборов. На втором залпе по той же причине — двадцать секунд… Мотористы не смогли держать постоянное число оборотов — кое-кто у реверса не справляется — и лодка целых сорок пять секунд рыскала, пока твердо легла на боевой курс. Акустик не сразу взял цель — еще полминуты… Около трех минут уже набралось, а я остальных еще не считал. Плохо получается, братцы, — это мы по надводной цели стреляли; а попадись лодка — не думаете же вы, что командир на ней глупее нашего окажется, а команда слабей!.. Да за эти три минуты «противник» поизворотливее от нас бы труху оставил!
По кубрику прошел легкий шумок. Кто-то пробовал оправдываться и спорить.
Я вспомнил и первый торпедный залп и второй и прикинул, откуда у нас набралась эта неприятная минута, и подсчитал, покраснев, что пятнадцать-двадцать секунд висит и на моей совести: надо было работать, а я о постороннем замечтался. В настоящем бою это дорого обошлось бы всей лодке.
Я попытался представить себе, чем бы это могло кончиться, случись бой на самом деле, — и мне стало не. по себе. Я оглянулся на ребят. Многие сконфуженно прятали глаза. У них, наверное, дело было тоже не в неопытности.
— …Ну, опоздал я на пять секунд рубильник переключить, — горячился Федя, дружок мой. — Так не потому, что я не знал, где он, и не мог его сразу найти. Я знаю, где все мои рубильники, я в них с закрытыми глазами разберусь! Просто подумалось о чем-то — вот и вышла накладка. Так ведь я не виноват, мысль — она не электрическая лампочка: взял и выключил! И неопытность тут ни при чем. Я в отряде в троечниках не ходил. У меня пятерки по электротехнике были!
— А я считаю так: то, что с тобой было, тоже неопытность, и самая элементарная, — возразил Чикин. В голосе его звучало упрямство, щеки побледнели, и глаза сузились под густыми бровями. — Да, неопытность, на которую в боевой обстановке ты не имеешь права. В бою всегда риск, и каждый твой шаг — это или спасение, или смерть ребят, которые рядом с тобой. Ты размечтаешься — и опоздаешь нажать на рычаг. Противник мечтать не будет — и пустит свою торпеду раньше. А он тоже промахнуться не захочет. Вот и посчитай, во что обойдется твоя мечтательность.