Нечаянная мелодия ночи
Шрифт:
13
Продрогшие, промокшие и счастливые мы нагрянули в дом, которые сегодня называли своим. А там во всю ивановскую шумело веселье.
Узкий длинный стол возвышался посередине хаты. Накрытый белой накрахмаленной скатертью и полностью заставленный едой. Вкуснее я ничего еще не ела. Все было натуральным, домашним и очень простым. Жаренная картошка с лисичками, маринованные огурчики с перцем, копченое сало. Вязкая ярко-красная настойка из калины. Ее горьковатый, терпкий привкус я помню до сих пор.
Похоже, за этим столом уместилась вся деревня. А наши коллеги восседали в центре на самых почетных
Разговоры были такие же простые и сочные, как еда. О подвигах, о минувшей войне, о забытых теперь стариках и слишком легкомысленной молодежи. Я с удовольствием слушала этих людей, и мне казалось, что я знаю их тысячу лет. И в то же время я их чуть-чуть боялась, их суровой правды, их естественности. Их мудрости.
Игнат сразу же нашел общий язык со всеми. И его все полюбили. И он, никогда не бравший в руки гитару в компаниях, теперь не отказался, когда его попросили что-нибудь сыграть.
– Ты такой веселый, – сказала бабка Настя. – Не может быть, чтобы ты не умел петь.
И мой брат, которого я уговаривала часами спеть и который пел мне только в знак извинения, здесь согласился без лишних упрашиваний.
Он пел «Степь, да степь кругом…». Своим густым, низким голосом. Вложив в песню всю душу, всю печаль, все мечты и всю свою любовь к жизни. И были отставлены стопки и отложены вилки. И только горький, едкий дым дешевого табака заполнял комнату. Я слушала, затаив дыхание. Полина с ненавистью поглядывала на Игната, а музыканты с нескрываемым удивлением, замешанным на легкой зависти. Старики слушали сдержанно, пыхтя папиросами, прищурив глаза. И в знак одобрения изредка кивали седыми головами. Это была наивысшая похвала. И когда прозвучал последний аккорд, бабка Настя, которая судя по всему здесь была в почете из-за своего мужа лекаря, громко заявила.
– Да ты настоящий певец, Игнат. А я-то старая думала, что сейчас одних безголосых показывают. Вот поэтому и выбросила телевизор. Да он и старый был, уже еле показывал. Теперь специально куплю, чтобы тебя видеть и внукам своим рассказывать, что ты здесь у меня останавливался.
И тут Полина не выдержала. И громко заявила, так громко, что мне стало неловко. И я за нее покраснела.
– Да, вы правы, сейчас очень много талантливой молодежи.
И она запела. Думаю, если бы она не выпила слишком много настойки из красной калины, ей бы и в голову не пришло петь этим старикам. Но теперь она хотела всем доказать, в первую очередь Игнату, кто она на самом деле.
Она пела ужасно плохо, и если бы не выпила, то, я уверена, спела бы еще хуже. Она пела тоже народную песню, но за такое исполнение народ мог бы по-праву обидеться.
Но никто не обиделся. Все было гораздо хуже. На нее смотрели с нескрываемой жалостью. А некоторые даже опустили глаза. Но Полина уже этого не замечала. Она была уверена на все сто в своей гениальности. И после пения, словно отрезвев, слегка поморщилась. Она вдруг вспомнила, где она и для кого поет. И ей видимо стало неприятно.
Бабка Настя присела возле нее и приобняла за плечи.
– Да ты так не переживай, – сказала она. И мне показалось, что она сейчас заплачет. – Ты молодая. Может, еще и научишься.
– Что-что… Да как вы… Научусь… – Полина задыхалась от возмущения, не находя нужных слов.
– Да, да, – как ни в чем не бывало ласково подтвердила бабка Настя. – Подучишься, где-то же у вас в городе этому учат. Но я бы тебе посоветовала… Ты такая молоденькая, может что другое для жизни подыщешь. Научить-то и козла можно петь, но то не означает, что он будет петь, как соловей.
Сравнение с козлом Полину убило окончательно. Она, далеко не отличавшаяся красотой, вмиг подурнела, ее лицо налилось пунцовой краской и она стиснула зубы.
– Так вот и подыщи работенку получше, – невозмутимо продолжала бабка Настя, не подозревая какая ненависть кипит в груди поп-звезды. – Знаешь, хорошие работники везде нужны. Да на своем месте и быть-то получше, поверь мне старой. Или зря я тебе говорю это. Ты все и без меня знаешь. Ты, наверное, просто так поешь, для души, так это ничего, можно. Для души любой голос подходит. А вот чтобы лечить души других… Тут талант нужен. А у тебя еще все получиться. У тебя, наверное, другой талант. Вот и ищи его. Может, учительницей хорошей станешь, может – портнихой… Одеваешься ишь как складно. Даже не заметишь с первого взгляда, что фигура у тебя не совсем ладная. И краски на лице много. Зачем оно? Даже если лицо не красиво, все равно без краски оно свежее. Я-то давно телевизор не гляжу, но помню старых певиц. Красавицы были, а голосистые какие. Но скажу честно, у нас в деревне много девок было таких, да поразъезжались все… А вот чую, портниха из тебя выйдет, есть у тебя талант недостатки наружности-то прятать…
Это было слишком. Полина резко поднялась и вышла за дверь. И баба Настя, опять же по простоте душевной, без всякой злобы закончила.
– Бедняжечка, такая нескладная. Неудалая такая девка. И замуж трудновато выйти-то будет. Какой хлопец на нее посмотрит. Но вы-то успокойте ее, если душой она красива, найдет свое счастье…
Если бы знали эти простодушные старики, что с ними за столом сидела самая знаменитая певица нашей эстрады. Звезда и миллионерша, окруженная всегда толпой поклонников, привыкшая слышать исключительно комплименты о своей красоте и гениальности.
Сколько-то лет нужно прожить, чтобы окончательно убедиться в мудрости старика Андерсена. А король-то голый! И сколько их таких, голых королей! Живущих самообманом и питающихся лестью, тупостью и угодничеством им подобных… И в этот миг я поняла, насколько все просто в этой жизни. И насколько прав был мой брат Игнат. Стоит ли всеми правдами и неправдами карабкаться наверх? Если наверху правят только деньги и ложь. Зависть и предательство. Вот она, правда. В глуши, среди этих бабок, слухом не слышавших о такой певичке, но сразу понявших ее суть. И стоит ли карабкаться наверх, чтобы постоянно скрывать свое истинное лицо и забывать о нем с годами? Чтобы один раз случайно очутиться в деревне и услышать о себе правду. Впрочем. Они и бегут наверх. Потому что там их место, их воздух. Вернее его отсутствие.
Сегодня я поняла своего брата. И сегодня я поняла, что не хочу туда, за ними. В очередь за подачкой в виде очередной маски. Мне нравится мое лицо. И мне другого не нужно. И я нашла под столом руку Игната и крепко ее пожала. Он взглянул на меня понимающим взглядом.
А потом пели старички и старушки. И эти песни, эти народные сильные голоса, эти истинные таланты уносили меня вдаль, в васильковое поле. Где можно было развалиться на траве, глядя в бесконечное небо и дышать свежим воздухом, чувствуя себя истинно свободной. Сегодня я уже понимала свободу, которую гораздо раньше меня понял мой старший брат.