Нечеловек
Шрифт:
– Я спрашиваю: песни у вас там поют?
– А то. Но нынче ж нельзя. Помер.
Егор взял Максима под локоть и отвел в сторону.
– Бог ты мой, может, не пойдем на поминки? Мы ж не знаем их обычаев. Бог ты мой, а вдруг они городских бьют. И исключительно на похоронах.
Макс вымученно улыбнулся:
– Ничего, отобьемся.
Над входом в здание столовой висела вывеска с названием: на красном полотне (которых, надо полагать, в любом колхозном клубе в избытке) какой-то умелец криво вывел «Горный хрусталь». Макс и Егор вошли под вывеску – и
Их усадили за отдельный столик у окна. Посередине стола поставили чашу с кутьей, рядом – бутылку водки.
– Пойду Стаса позову, – сказал Егор и вышел.
Макс повернулся к окну. Пошел дождь. Дорожки воды побежали по стеклу.
– Я знала твоего прадеда.
Бабурин подпрыгнул. Перед ним сидела старуха, на вид лет двухсот. Она взяла его за руку, и Макса передернуло. Ему показалось, что его держит за руку когтистой лапой доисторическая птица. И если он сейчас не вырвется, она утащит его к себе в пещеру и скормит своим уродливым птенцам.
– Он плохо кончил, – прокрякала доисторическая птица.
– Чего вы от меня хотите?! – почти крикнул Макс. Люди за соседними столиками с опаской оглянулись на него.
– Я? Ничего. А вот они будут преследовать тебя до конца твоих дней.
Максим посмотрел туда, куда показывала старуха. Теперь вместо деревенских жителей за соседними столиками сидели покойники. Те, которых он… Макс вырвался и побежал к выходу. У двери налетел на Егора и заорал:
– Поехали отсюда!
– Бог ты мой, а я тебе что говорил?
Отъезжая от «Горного хрусталя», Максим посмотрел в окно. Старуха стояла под дождем и махала ему рукой.
«Он плохо кончил!»
Как только они проехали большую надпись у дороги «Храни вас бог!», Макс успокоился и закрыл глаза.
Глава 12
Егор отказался выпить с Максимом.
– Бог ты мой, – сказал он. – Нельзя пить каждый день. Цирроз печени и алкоголизм – непременные последствия таких запоев.
Да и черт с ними! С циррозами и Егорами. Максима одолевали вновь обретенные воспоминания и тяжелые мысли. Мысли, гнетущие его, когда он трезв. Поэтому две бутылки уже привычно встали на кухонный стол.
Бабурин вернулся в прихожую и разделся. Зазвонил телефон. Кто бы это ни был, Макс решил, что позовет его выпить.
– Да. – Бабурин сел на тумбочку.
– Привет, Максим.
Ну а что делать? Раз решил – надо приглашать.
– Леся, а приходи ко мне. Выпьем.
Он подумал, что Леся уже побежала к нему, забыв положить трубку.
– Эй, Чалова. Ты где?
– Да, Максим. Ты не шутишь?
«Шучу ли я? Да нет, шутка начнется, когда ты мою морду увидишь».
– Я не пойму – ты идешь или нет?
– Я лечу, – сказала Леся и положила трубку.
«Лети, лети ко мне, моя голубка».
Убивать ее Макс не собирался. Почему? А черт его знает. Из-за симпатии, что ли? В конце концов, она к этой истории никакого отношения не имела. Просто сидела и выжидала. Вот и дождалась.
«Теперь посмотрим, нужно ли ей то, к чему
«Ну, надо же! Наконец-то! Созрел, мой родной. Поломаться бы для приличия… Ну, уж нет! А то так старой девой и умру. Не в смысле девственницей, а в смысле старой. С тринадцати лет сохнуть по Бабурину – и пойти в ЗАГС с каким-нибудь Пупкиным? Ни за что!»
Леся вызвала по телефону такси. Приняла душ. Наложила макияж. Минимум – так, чтобы подчеркнуть и без того красивые черты лица. Оделась. Такси все не было. Она набрала номер диспетчера. Пока в трубке раздавались гудки, Леся с улыбкой вспомнила название таксопарка. «Фортуна». Ей показалось это очень символичным. Напомнив о себе, она положила трубку. Странная штука – судьба. Еще вечером предыдущего дня ты думаешь, что твоя жизнь заканчивается в тридцать лет и ничего тебе уже не светит. Работа, дом. Ну, может быть, дома ее будет ждать нелюбимый Пупкин в семейных трусах и облитой пивом майке. Но проходят сутки… Сутки! Каких-то двадцать четыре часа! Проходят эти двадцать четыре часа – и оказывается, что семнадцать лет ожиданий не прошли даром. Прощай, Пупкин! Здравствуй, мой драгоценный Бабурин! Любимый человек зовет Лесю к себе, и она не уйдет от него, пока не затащит в койку. В его же койку.
Через пять минут Леся с улыбкой на лице сидела в такси. Она заехала в «Магнит» – самый ближний к дому Максима магазин и купила бутылку не самого дорогого, но хорошего вина. Она сияла. Даже присвисты и улюлюканье подвыпившей братии у магазина сегодня не раздражали ее, а, наоборот, пробуждали в ней женщину. Желанную женщину.
Он открыл ей дверь и сразу же пошел в кухню. Это было, мягко говоря, не то, чего она ожидала. Но она здесь, и это уже полдела. Леся разделась и прошла за Максом. На столе горел ночник, поэтому вся кухня утонула в тени. Рядом с тусклым светильником (скорее всего, он работал от батареек) стояли две бутылки водки и рюмка. Если ее здесь и ждали, то не успели подготовиться.
– Максим, я пришла. – Леся добавила к скудному натюрморту бутылку «Лыхны» и нарезку из сыра. – «Российский» только был.
– Я рад, – ответил Макс. Но чему именно, осталось за кадром.
– Макс, я остаюсь или пошла? – Она увидела, что одна бутылка уже выпита наполовину.
– Ты же только пришла, – сказал Максим откуда-то из темноты. – Ты же так этого хотела. Мы так этого хотели.
– Да, – выдохнула Леся и присела напротив Максима.
Он встал. Подошел к навесному шкафчику и вернулся с фужером на тонкой ножке. Взял бутылку вина.
– Штопор.
– Что? – не понял Макс.
– Я говорю: нужен штопор.
– Ага. – Максим встал и снова пошел к шкафчикам. Открыл ящик, погремел ложками-вилками. Потом нашел то, что искал, и вернулся на место.
Искал штопор, откупоривал бутылку, наливал вино – все это в тишине. И все это время его лицо находилось в тени. Но когда он подавал бокал Лесе, то попал в тусклый свет лампы. Девушке показалось, что на нем резиновая маска. Маска, точно повторяющая черты лица Максима, но ужасно сморщенная. Ее напугало это. Она приняла дрожащей рукой бокал и попыталась улыбнуться.