Нечеловек
Шрифт:
– Да…
– Макс, прости Анжелу. – Голос Олега раздавался будто из колодца. – Я тебя очень прошу, не трогай Анжелу. Перестань ненавидеть людей.
– Я всех прощу! Всех! – заорал Макс и бросил телефон о стену.
«Никого не жалко, никого. Ни тебя, ни меня, ни его», – продолжил, уже без музыки, напевать Максим-плохой. И никто его не остановил.
Макс бесцельно бродил по квартире, напевая вслух песню, так четко определяющую его состояние. Он никого не жалел. Даже себя. В особенности себя!
Телефонный звонок. Слава
– Как ты? – услышал он голос Егора.
– Точно так же, как и выгляжу.
– Херово. Бог ты мой, вчера это… Леську какой-то придурок сшиб.
– Я ее не убивал, – прошептал Бабурин.
– Бог ты мой, это в квартале от тебя случилось. Может, она к тебе шла?
– Я ее не убивал, – повторил Максим.
– Бог ты мой… – В трубке раздался треск.
– Перестань ненавидеть людей, – пробился через треск голос Олега Давыдова.
– Я ее не убивал! – заорал Максим.
– Бог ты мой, я же об этом и говорю. – Голос Егора показался Максу таким родным, теплым. – Твои беспочвенные обвинения самого себя в смерти людей – это противоестественно. Бог ты мой, эдак ты завтра скажешь, что и в смерти Вовки Ульянова виноват тоже ты. Я тут созвонился с корешами и раздобыл адресок одного очень приличного докторишки. Бог ты мой, да он из тебя человека сделает!
– А какой твой интерес? – немного успокоившись, спросил Максим.
– Бог ты мой, я все еще надеюсь, что ты останешься моим зятем. И мне больно смотреть, как загибается дорогой мне человек.
– Да ну?! А если начистоту? – В то, что говорил Егор, верилось с трудом.
– Бог ты мой, в конце концов, я все еще рассчитываю получить назад три косаря.
Вот это больше походило на правду.
– Ладно, как, ты говоришь, зовут этого доктора?
– Вайсман Герман Палыч. Бог ты мой, он ас в своем деле.
Записав адрес чудо-лекаря, Максим спросил:
– Ты книгу прочитал?
– Да, дочитываю. Бог ты мой, такая ерундистика. Если б так оно было, как здесь написано, то полчеловечества вымерло бы от проклятий, а другая половина – от Отдачи. Тоже мне возвратный механизм! Бог ты мой, да те, кто постоянно проклинают других, они ж живут дольше всех. А добрые, никому зла не сделавшие, едва до пятидесяти дотягивают. Иисус разве не пример тому?
– В этом наказание их, – сказал Макс и еще раз подумал о Генке Обухове. Счастливчик.
– Чье наказание? – не понял Егор.
– Злых. Они живут долго и мучаются так же долго.
– Бог ты мой, сходи к Вайсману, а? Максик, мы тебя теряем.
– Ладно, схожу. Книгу дочитаешь – принеси. Я хочу просмотреть ее еще раз.
– Бог ты мой, конечно. Завтра… Я Стаса попрошу, он и завезет.
Они попрощались. Максим положил трубку – и так и остался сидеть на тумбочке в прихожей. Никого не жалко, никого. Егор боялся его, и это было очевидно. Он прочел книгу и все понял. Теперь Макс точно остался один. Как мухомор. Никому не нужный червивый мухомор. Максим чувствовал, что осталось ему недолго. Но он молился (Макс не знал, кому молиться –
«К черту бога! Теперь я сам себе бог! И плевать я хотел на боль и страдания людей!»
Максим встал. Надел плащ и обулся.
«Ну что, счастливчик Обухов, я иду к тебе».
– Никого не жалко, никого, ни тебя, ни меня, ни его… – Напевая песню группы «Ленинград», Бабурин вышел из подъезда под холодный октябрьский дождь.
Генка был шустрым малым. Помимо основной работы в семи магазинах «Семья», он еще набрал халтурки. Домой ему волокли всякую ерунду, способную складывать и умножать. Время счетов прошло, да и калькулятор легче купить новый, чем починить. Быт салимчан украсили компьютеры. На них считали, на них писали. Поэтому по всей его комнате стояли системные блоки с разными начинками. В городе Салимове таких мастеров раз-два и обчелся, вот Генка и не рассчитал силы. Системников набрал, а починить в срок не успевал. Чего он только не наслушался!
Сегодня Гена решил взять отгул и подчистить в комнате. А то уже и предки бочку катят, да и Ларку пригласить некуда. Она ж теперь заведующей стала. И все с его легкой руки. Кто б так им фотки обработал, если не Генка? Правда, обещанного повышения он так и не увидел – Владлен Маркович как под землю провалился. Люди мрут как мухи, а ведь молодые. Элла – видная бабенка, померла. Потеря крови. Что-то по женской части, что ли? Генка точно не знал. Ему рассказывала Лариса. На следующий день Игорек попадает под машину. А вчера Лесю тоже какой-то лихач сбил. Тут невольно задумаешься о поиске другой работы. Может, и Владлен уже гниет где? Ну, этого-то, скорее всего, его же кореша-бандюги прикопали где-нибудь. Таких машины не сбивают. Такие сами сбивают. Да и «женских дел» у них тоже не бывает. Обухов порадовался собственной шутке.
Анжелу жалко немножко. Пострадала ни за что. Хотя в этой жизни за дело страдают разве что колорадские жуки. Генка снова улыбнулся.
«Что-то я веселюсь сегодня много, как бы плакать не пришлось… Ни фига, не дождетесь! Генка Обухов – настоящий мужик со стальными яйцами. А настоящие мужики не плачут. Во как!»
Генка сел за рабочий стол. На деле это была обычная парта. Он приволок ее со школьного двора, за бутылку у сторожа выторговал. В хозяйстве все сгодится. Вот и сгодилась. И паял Генка на ней, и ваял.
Обухов поставил первый системный блок. Как раз за него (если он не сделает до вечера) Генке пообещали оторвать его стальные яйца. И он во что бы то ни стало решил сохранить их. Снял боковую крышку, просунул туда голову и принюхался. Запаха гари не было. Хороший знак. Генка соединил системник с монитором и включил в сеть. Ничего не произошло. Генка выключил блок, просунул внутрь руку, отсоединил клеммы и вынул плату. Осмотрел ее. С правой стороны видеокарта была подпалена. То, что не пахло горелым, оно и понятно. Блок стоял у него с прошлой среды, и он ни разу его не включал.