Нечисти
Шрифт:
– А если кто вдруг перепутает и к альтернативникам попадет? Наш, к примеру, на шабаше окажется? Или наоборот?
– Бывает, редко конечно, что обманом завлекут... На шмотья сразу и порвут. И рвали. И с ними так же поступают, если они попадутся.
– А шпионы бывают? Ну разведчики, засланные казачки?
– Никогда. Это не смешивается, либо – там, либо – здесь. Невысокая нечисть – она да, кто особенно речью и разумом не владеет, – Лихоманка, скажем, нетопыри, – да, такое случается: сейчас нам служит, а завтра тем. Или людишки, они могут. Или Древние, вот хоть твою Аленку возьми. Но Древние – особь статья. А в целом – куда прислонился, оттуда обратной
– Смешно.
– Вот-вот. Думаю, не до смеха нам будет, но... Землей и небом клянусь, остатками своей жизни клянусь: ежели они там вздумают... – Бабка запнулась накатившей внезапно яростью, когти кривыми тусклыми клинками скрестились, застыли перед почерневшим ликом ее, глазки вспыхнули резким зеленым светом.
– С остатками твоей жизни, баб Ира, мы легко и натурально встретим рассвет четвертого тысячелетия, проводив третье, так что ты ими не разбрасывайся. Опекай мою спину, почесывай ее и нашептывай на ухо мудрые советы, а в остальном – авось прорвемся. Ты Мурмана покормила?
– Когда? После тебя уже? Покидала ошметков, да ему ведь в прорву не накидаешься, его на охоту водить надо.
– Закончится тус – в лес его свожу, разомнется. Ну как я? Ничего, что небритый?
– Да разве ж ты бреешься?.. Ничего не видно. Рубашка, штаны чистые – и ладно. Но штаны тебе великоваты, худой ты больно.
– Это стиль такой.
– Разве? Стиляги, помнится мне, по крайней мере наши, деревенские, иначе одевались: пиджачище – во, брючки узенькие... Ну, Васятка, за главного остаешься, молока я тебе налила. Если что – к Гавриловым беги, они приютят.
– Баб Ира!..
– Ты на меня ладонью не стучи, а все надо предусмотреть, обо всем подумать. Слышишь, Леш, раз уж речь о мелких зашла, я договорилась, пока тебя не было... В обчем, если все благополучно сойдет, решила я в дом кикимору взять, а то пустовато в доме. Ты не против?
– Нет, конечно, почему я должен быть против? А что раньше-то не взяла?
– Все по Шише скорбела. Чтобы уважить ее память – два десятка лет надобно, не меньше. А потом... Как-то не до того мне жилось в последние годы.
– Я, к сожалению, Шишу только по рассказам и знаю. Возьми, конечно, и Ваське веселее будет.
– Да уж, по первости они мне наведут веселье, пока угодья делить начнут...
– ...ты, друг мой, только на поддевки не клюй, держись основательно, солидно, а говори осмотрительно, не спеша, мои слова слушай, страху не выказывай. Вот уже и пришли. И последнее: главным там, наверное, Соныч утвердится; сильный он, древний и хитрый, все к нему будут прислушиваться... Его бойся, но и остальных не забывай.
Нагруженные всяческой ерундой, по дороге попавшейся на глаза, Денис и Маша возвращались на Васильевский, к Маше. Денис так и не решился вести ее к себе домой, не смог преодолеть предчувствий и комплексов. И вот как только он решил отложить визит и экскурсию на неопределенное «потом как-нибудь» – так сразу же хорошее настроение вернулось к нему. Маша честно тащила, помимо косметички, в сумке и на руках свою долю бесполезного груза: лоскутного арлекина в полметра ростом, букет вяловатых кризантем, недопитую двухлитровую бутыль с квасом, две пары солнцезащитных очков, видеокассету с мультиками, кулек с тыквенными семечками и дряхлый, жиденький, уже почти одноцветный кубик Рубика, из жалости купленный ими на выходе из парка у какой-то пьяненькой старухи. Денису достались две пары коньков на связке через плечо (из
– ...Диня, слушай, а Морик не потеряется, найдет нас?
Денис улыбнулся и зашептал в ответ, так чтобы носом и губами, и дыханием прикасаться к ушку, раз... и еще...
– Не только не потеряется, но даже и не отстанет. Увидишь: дверцу кареты он нам будет открывать. Он у-умный...
– Здорово! Ну перестань, знаешь, как щекотно!
– Так и задумано. Погоди, я тебя с Ленькой познакомлю, ты еще не так запоешь...
– А вот не боюсь. А где он сейчас?
– Где надо. Он очень круто играет в пятнашки и салочки, особенно – когда водит.
– Что за пятнашки и салочки? В жизни не слыхала.
– Это древняя игра типа пряток, – авторитетно объяснил Денис и слегка покраснел: не столько взглядом, как внутренним чутьем поймал он ухмылку пожилого таксиста, просек его мнение по данному вопросу, но поправляться не стал, – потом выберет удобный момент. Надо же, оказывается догонялки, а не прятки...
– Вот в эту арку, угу. Спасибо, сдачи не надо...
Однако шофер вдруг заупрямился, и сдачу все-таки пришлось взять, хотя Денис явственно «слышал» сожаление мужика по утраченному тридцатнику с копейками... Чем-то они задели его самолюбие.
– Это из-за меня; знаешь, как пылко он смотрел на меня в зеркальце! Он влюбился в меня навеки! Он хотел бросить к моим ногам всю дневную выручку! Но ты помешал.
– Гордыня вас с ним обуяла, вот в ней и причина! Если бы мы его: Павел Сергеевич, туда-сюда, а не страшно ли по ночам... и как вы можете по таким дорогам... – сразу бы взял, точняк! Пылко смотрели на нее, видите ли... Не пылко, а... Просто он боялся, что у тебя обострение и ты будешь кусаться и капать пеной на воротник... Нет, у тебя ключи, вон в том карманце. А вот и Морик. Ого, пузо, да он еще и поесть где-то успел! А ты говоришь – отстанет...
Двенадцать их было – гостей: две женщины, остальные мужчины. Все в человеческом облике, хотя бабушка успела предупредить Леху, что вовсе не обязательно так будет. Мурман, как вступили в зал, весь ощетинился, нос его сморщился, белым заборчиком на морде выскочили и задрожали клыки, но Леха тихонечко стукнул его кулаком между ушей, ругнул про себя, тут же почесал стукнутое место, и пес сообразил, успокоился, клыки спрятал, а сам сел справа от кресла, которое Леха самовольно занял во главе овального стола. Бабушка, как и обещала, встала за спиной, Аленка хоть и висела малышкой на обычном месте, вокруг шеи, но – Леха ощущал – сна ни в одном глазу: змея была в полной боевой готовности, Лехино состояние четко улавливалось ею.