Нечто подобное
Шрифт:
Жизнь здесь, решил Нэт, была формой самоубийства. Только какое-то скрытое саморазрушение могло заставить Конгротяна покинуть огромный многолюдный городской комплекс в Варшаве, один из самых впечатляющих центров человеческой деятельности и Взаимосвязей в мире, и приехать в этот зловещий, затопленный дождями, вымирающий городишко. Или это была одна из форм искупления? А почему нет? Наказать себя Бог знает за что, возможно, за что-то, связанное с сыном-уродом… если допустить, что все сказанное Молли было верно.
Он подумал о шутке Джима Планка, в которой
Знают ли эти люди на разрушенных улицах, кто живет среди них, подумал Нэт. Наверное, нет. Возможно, Конгротян не выходит, живет со своей семьей и игнорирует общение с местной публикой. Затворник. Любой бы им здесь стал. А если бы они узнали о Конгротяне, они бы к нему подозрительно относились, потому что он был артист и потому что обладал таким даром. Это была двойная ноша. Без сомнения, при непосредственном общении с этими людьми — когда он делал покупки в ближайшем магазине — он подавлял свои психокинетические способности и использовал помощь рук, как и все. Если только он не обладал большей смелостью, чем думал Нэт…
— Когда я стану всемирно известным артистом, — сказал Джим Планк, — первое, что я сделаю, это уеду в болото типа этого. — В его голосе звучал сарказм. — Это будет моя месть.
— Да, — сказал Нэт. — Должно быть, приятно наживаться на собственном таланте. — Говорил он это рассеянно: впереди он увидел толпу людей, и его внимание было обращено туда. Знамена, люди, марширующие в униформе… Он понял, что наблюдает за демонстрацией экстремистов, так называемых «Сынов Службы», неонацистов, которые, казалось, в последнее время возникали повсюду, даже здесь, в этом забытом Богом городке Калифорнии.
А не было ли это фактически наиболее характерным местом для появления «Сынов Службы»? Область упадничества, где культивировалось поражение. Здесь жили неудачники, Исполнители, которые не играли никакой роли в государственной системе. «Сыны Службы», как и нацисты в прошлом, играли на разочаровании, ставили на лишенных наследства. Все-таки эти тихие маленькие городишки, о которых забыло время, были настоящими кормушками для подобных движений… Следовательно, не стоит удивляться тому, что видишь.
Но это были не немцы, это были американцы.
Это была отрезвляющая мысль. Потому что он не мог списать со счетов «Сынов Службы» как симптом бесконечного, неменяющегося психического расстройства немецкого менталитета, что было слишком наивно, просто.
Сегодня маршировали его люди, его сограждане. Это мог бы быть и он, если бы он потерял работу в ГЭМ или пережил разрушительную катастрофу в социальной сфере…
— Посмотри на них, — сказала Молли.
— Я емотрю, — ответил Нэт.
— И думаешь: «На их месте мог бы быть и
Она была права. Бертольд Гольтц. Лидер присутствовал сегодня здесь. Как странно он появлялся и исчезал: совершенно невозможно было предсказать, когда и где он может возникнуть. Возможно, Гольтц владел принципом фон Лессингера, принципом передвижения во времени.
Это дало бы Гольтцу, подумал Нэт, определенное преимущество над всеми харизматическими лидерами прошлого в том, что делало его более или менее вечным. Его нельзя было убить в привычном смысле этого. Это, видимо, объясняло, почему правительство не раздавило это движение; он размышлял, почему Николь все это терпит. Она это терпит, потому что она вынуждена это делать.
Технически Гольтца можно было убить, но Гольтц ранних времен просто переместился бы в будущее и заменил его; Гольтц бы продолжался, не старея и не меняясь, и его движение бы однозначно процветало, потому что у них был лидер, на которого можно рассчитывать, что он не пойдет путем Адольфа Гитлера, у которого не будет пареза или другой дегенеративной болезни.
Джим Планк, поглощенный этим зрелищем, пробормотал: «Симпатичный вояка, не так ли?» Казалось, его тоже поразило это зрелище. Да, этот человек мог бы сделать себе карьеру в кино или на ТВ, подумал Нэт. Ему бы заниматься развлекательным жанром, а не тем, что он делает сейчас. У Гольтца был свой стиль. Высокий, как бы в облаке напряженного уныния, он все же, как заметил Нэт, был немного тяжеловат. Казалось, ему было за сорок и худощавость, мускулистость юности уже оставили его. Он потел, когда маршировал. Он обладал исключительно физическими качествами: в нем не было ничего призрачного, эфемерного, никакой одухотворенности, чтобы противостоять крепко сбитой плоти.
Марширующие повернули и направились к их автотакси.
Такси заглохло.
Молли саркастически сказала:
— Его слушаются даже машины. По крайней мере местные. — И она коротко, напряженно рассмеялась.
— Нам лучше уйти с их дороги, — сказал Джим Планк, — или они сметут нас своим кишащим роем, как колонна марсианских муравьев. — Он поиграл рычагами автотакси. — К черту эту развалину: она неподвижна, как гвоздь в стене.
— Убита благоговейным страхом, — сказала Молли.
Гольтц шел в первой шеренге, в центре, и нес развевающееся многоцветное полотняное знамя. Увидев их, Гольтц что-то выкрикнул. Нэт не расслышал.
— Он говорит, чтоб мы убирались с дороги, — сказала Молли. — Может, нам лучше забыть о записи Конгротяна, выйти и присоединиться к ним. Вступить в движение. Что скажешь, Нэт? Вот твой шанс. Ты с полным правом сможешь сказать, что тебя вынудили. — Она открыла дверцу машины и легко выпрыгнула на тротуар. — Я не мог пожертвовать своей жизнью из-за турне на автомобиле двадцатилетней давности.