Нечто подобное
Шрифт:
— К черту могущественного лидера, — коротко сказал Джим Планк и тоже выпрыгнул наружу, чтобы присоединиться к Молли на тротуаре, где они были в безопасности от марширующих, которые, как один организм, возмущенно что-то кричали и жестикулировали.
Нэт сказки:
— Я остаюсь здесь. — И он остался где был, окруженный записывающей аппаратурой, его рука машинально легла на бесценную «Ампек Ф-а2»; он не собирался от нее отказываться даже перед лицом Бертольда Гольтца. Быстро идя вниз по улице, Гольтц вдруг усмехнулся. Это была приветливая усмешка, как будто, несмотря на серьезность его политических намерений, у него в сердце еще осталось место для сочувствия.
— У вас тоже неприятности? — обратился он к Нэту. Теперь первая шеренга, включая и лидера, достигла старого автомобиля, шеренга раздвоилась и беспорядочно просочилась по обеим сторонам автомобиля. Гольтц, однако, остановился. Он вытащил смятый красный носовой платок и вытер блестящие от пота мощную шею и лоб.
— Извините, что я у вас на пути, — сказал Нэт.
— К черту, — сказал Гольтц, — я вас ждал. — Он поднял на Нэта темные, умные, с живым блеском глаза. — Нэт Флиджер, глава отдела артистов и репертуаров в Гильдии электронной музыки в Тихуане. Здесь, на земле папоротников и лягушек, с целью записать Роберта Конгротяна, потому что по случайности он просто не в курсе, что Конгротяна нет дома. Он в нейропсихиатрической больнице «Цель Франклина» в Сан-Франциско.
— Боже! — сказал пораженный Нэт.
— Почему бы не записать меня вместо него? — сказал Гольтц дружески.
— Что записать?
— О, я мог бы поорать или напыщенно произнести несколько исторических лозунгов для вас. Запись на полчаса или около того… достаточно для маленькой пластинки. Возможно, она не будет иметь успеха сейчас или завтра, но через несколько дней… — Гольтц подмигнул Нэту.
— Нет, спасибо, — сказал Нэт.
— Ваше ганимедово существо слишком нежно для таких речей? — Теперь его улыбка не была такой теплой, она была как приклеена.
Нэт сказал:
— Я еврей, мистер Гольтц. Мне трудно смотреть на неонацизм с энтузиазмом.
Помолчав, Гольтц сказал:
— Я тоже еврей, мистер Флиджер. Или, вернее, израильтянин. Проверьте. Это записано. Любая хорошая газета или средний архив может вам это сказать.
Нэт уставился на него.
— Наш враг, ваш и мой, — сказал Гольтц, — это система Хозяина. Они настоящие наследники нацистского прошлого. Подумайте об этом. Они и картели АО «Химия», «Карп и сыновья»… разве вы этого не знали? Где вы были, Флиджер? Разве вы ничего не слышите?
После паузы Нэт сказал:
— Я слышал. Но я не был уверен.
— Тогда я вам кое-что расскажу, — сказал Гольтц. — Николь и ее окружение, наша муттер, собирается использовать принцип перемещения во времени фон Лессингера, чтобы связаться с Третьим рейхом, с Германом Герингом, между прочим. Они скоро этим займутся. Вас это удивляет?
— Я слышал слухи. — Нэт пожал плечами.
— Вы не Хранитель, — сказал Гольтц, — вы, как и я, Флиджер, как я и мои люди. Вы всегда за бортом. Считается, что мы не должны слышать даже слухи. Не должно быть утечки. Но мы, Исполнители, не собираемся вести беседы — вы согласны? Возвращать в наше время из прошлого толстого Германа — это слишком, не так ли? — Он изучал лицо Нэта, ожидая его реакции.
Наконец Нэт ответил:
— Если это правда…
— Это правда, Флиджер, — кивнул Гольтц.
— Тогда ваше движение предстает в новом свете.
— Навестите меня, — сказал Гольтц, — когда об этой новости узнают все. Когда вы убедитесь, что это правда. О’кей?
Нэт ничего не ответил. Он отвел глаза от пытливого взгляда темных глаз.
— Пока, Флиджер, — сказал Гольтц. И, взяв свое знамя, которое отдыхало, прислоненное к машине, он поспешил вниз по улице догонять своих марширующих ребят.
Глава 7
Сидя в бизнес-центре «Адмирала Буратино», Дон Тишкин и Патрик Дойль изучали заявление, которое мистер Ян Дункан из номера 304 только что им подал. Ян Дункан хотел выступить в смотре талантов, который проходил в доме дважды в неделю, и обязательно когда будет присутствовать разведчик талантов из Белого дома.
Эта просьба, как видел Тишкин, была вполне привычной. За исключением того факта, что Ян Дункан хотел выступать вместе с другим человеком, который не проживал в «Адмирале Буратино».
Размышляя, Дойль сказал:
— Это его старый закадычный друг из военных. Он однажды мне рассказывал: они вдвоем когда-то давно этим занимались. Музыка барокко на двух кувшинах. Новшество.
— В каком доме живет его партнер? — спросил Тишкин. Будет ли дано согласие — зависело от отношений между домами.
— Ни в каком. Он продает драндулеты для этого Луни Люка — вы знаете. Эти дешевые маленькие таратайки, которые едва довезут вас до Марса. Насколько я понимаю, он живет на стоянке. Стоянки перемещаются; это кочевой образ жизни. Я уверен, что вы слышали.
— Да, — согласился Тишкин, — и об этом не может быть и речи. Мы не можем показать этот номер на нашей сцене. Только не с таким человеком. Не вижу причины запрещать Яну сыграть на своем кувшине, не удивлюсь, если это вполне хороший номер. Но, согласно нашим традициям, пришелец не может принимать участия в концерте: наша сцена только для наших людей. Так всегда было и будет. Нет нужды дальше обсуждать это. — Он критически посмотрел на священника.
— Это правда, — сказал Дойль. — Но по закону один из нас может пригласить родственника, которому демонстрируется талант… Почему не армейский друг? Почему не позволить ему принять участие? Это много значит для Яна: я думаю, вы знаете, что в последнее время у него сплошные неудачи. Он не очень образован. Я думаю, что ему следовало бы заниматься ручным трудом. Но если у него есть артистические способности, например, такая…
Просматривая свои документы, Тишкин обнаружил, что на следующем смотре талантов будет присутствовать главный разведчик талантов, мисс Жанет Раймер. Определенно в программе будут самые лучшие номера дома… поэтому Дункану и Миллеру и их группе «Барокко на кувшинах» придется побороться, чтобы получить эту привилегию, потому что некоторые номера, думал Тишкин, были гораздо лучше. В конце концов, кувшины… и даже не электронные кувшины.
— Ладно, — согласился он вслух. — Я согласен.