Нечто подобное
Шрифт:
— Об этом я ничего не знаю, — сказал Ян. — Я знаю только, что если нам не повезет, если мы не попадем в Белый дом, то мне жить не стоит. И никто мне этого не внушал. Я так чувствую, это моя собственная мысль, черт бы ее побрал. — Он открыл дверь, и Эл вошел в зал, держа кувшин за ручку. Ян последовал за ним, и через минуту они были на сцене перед наполовину заполненным залом.
— Ты ее когда-нибудь видел? — спросил Эл.
— Я вижу ее постоянно.
— Я хочу сказать, в жизни. Лично, как говорится, живьем.
— Конечно
— Я видел ее однажды, — сказал Эл. — Я только что приземлился со своей стоянкой, Притоном драндулетов номер три, на главном проспекте Шривпорта в Луизиане. Это было рано утром, около восьми утра. Я увидел приближающиеся официальные машины; естественно, я подумал, что это была НП, — я начал собираться восвояси. Но я ошибся. Это был кортеж Николь, которая ехала на торжественное открытие нового многоквартирного дома, самого большого.
— Дома «Пола Баньяна», — сказал Ян. Футбольная команда из «Адмирала Буратино» каждый год играла с их командой и всегда проигрывала. В «Поле Баньяне» было более десяти тысяч жителей, и все они занимали административные посты; это был дом высшего класса для людей, собирающихся стать Хранителями, и каждый житель должен был платить невероятно высокую квартирную плату.
— Тебе следовало бы посмотреть на нее, — задумчиво сказал Эл, усаживаясь перед публикой с кувшином на коленях. — Ты знаешь, обычно думаешь, что в жизни они — то есть она — не так привлекательны, как показывают по ТВ. Я хочу сказать, что они так резко могут изменить весь облик. Во многих отношениях там все искусственное. Но, Ян, она была еще красивее. ТВ не может уловить свежесть, естественность и нежные оттенки ее кожи. Блеск ее волос. — Он помотал головой, стуча ногой на папуулу — тот затаился под стулом Эла.
— Ты знаешь, что со мной случилось? Это вызвало чувство неудовлетворенности. До этого я прекрасно жил: Люк хорошо мне платит. И мне нравится встречаться с людьми. И мне нравится управлять этим существом; у меня работа, требующая, так сказать, артистических способностей. Но, увидев Николь Тибодокс, я не воспринимаю ни себя, ни свою жизнь. — Он взглянул на Яна. — Думаю, что то, что ты ощущаешь, когда видишь ее по ТВ.
Ян кивнул. Он снова начал нервничать: через несколько минут их объявят. Их испытание уже началось.
— Вот поэтому, — продолжал Эл, — я согласился на это: снова достать кувшин и снова попробовать. Увидев, как Ян крепко сжал свой кувшин, Эл сказал: — Так мне включать папуулу или нет? Тебе решать. — Он вопросительно поднял брови, но его лицо выражало понимание.
— Включай, — сказал Ян.
— О’кей, — ответил Эл и просунул руку под пиджак. Он едва заметно дотронулся до регуляторов. Из-за стула выкатился папуула, его антенны смешно подрагивали, а глаза скрещивались
Публика тут же оживилась: люди привстали, чтобы лучше его видеть, многие посмеивались от удовольствия.
— Смотрите, — возбужденно сказал какой-то мужчина, — это папуула!
Какая-то женщина встала во весь рост, чтобы увидеть его, и Ян подумал: все любят папуулу. Мы выиграем, умеем мы играть на кувшинах или нет. А что потом? Не сделает ли встреча с Николь нас еще более несчастными? Не станем ли мы после этого еще более беспокойными? Не получим ли мы ту боль, то желание, которое никогда в жизни не будет удовлетворено?
Но теперь уже было слишком поздно отступать. Двери зала закрылись, и Дон Тишкин уже встал с кресла, постукивая по столу, призывая всех к тишине.
— Ну что, друзья, — сказал он в маленький микрофон, прикрепленный к лацкану пиджака. — Сегодня у нас опять небольшой смотр талантов для всеобщего удовольствия. Как вы поняли из программок, первой выступает отличная группа Дункана и Миллера И их классические кувшины с попурри из мелодий Баха и Генделя, которое должно заставить вас топать от удовольствия. — Он криво усмехнулся в сторону Яна и Эла, как будто говоря: «Ну как вам такое вступление?»
Эл не обратил на него никакого внимания; он нажал регуляторы и задумчиво взглянул на публику, затем наконец поднял свой кувшин, посмотрел на Яна и прихлопнул ногой. Маленькая фуга в ре-минор открывала их попурри, и Эл начал дуть в кувшин, извлекая живые звуки. Бам, бам, бам… Бам-бам-бам-бам бам де-бам. Де бам, де бам, де-де-де бам… Его щеки покраснели и то надувались, то опадали. Папуула прошелся по сцене, затем серией дурацких бандитских движений спустил себя в первый рад партера. Он начал работать.
Эл подмигнул Яну.
— К вам мистер Страйкрок, доктор. Мистер Чарльз Страйкрок. — Аманда Коннорс заглянула в кабинет доктора Саперса, понимая, как он был загружен в эти последние дни, и все же исполняя свои обязанности. Саперс знал это. Как психопомпа, Аманда была посредником между богами и человеком, или в этом случае — между психоаналитиком и обычными человеческими существами. Больными существами.
— Хорошо. — Саперс поднялся навстречу новому пациенту, думая: этот? Я здесь, чтобы лечить — или скорее, чтобы не вылечить — этого конкретного человека?
Он думал так о каждом новом пациенте по очереди.
Это утомляло его — эта бесконечная необходимость размышлять. Его размышления на тему со времени принятия Акта Макферсона стали навязчивыми. Его мысли блуждали вокруг одного и того же и не приходили ни к чему.
Высокий, лысеющий местами, взволнованный мужчина в очках вошел медленно в кабинет и протянул руку.
— Спасибо, что так быстро приняли меня, доктор. — Они обменялись рукопожатием. — Должно быть, в эти дни у вас очень напряженное расписание.